Читать онлайн книгу "Проект «Оазис»"

Проект «Оазис»
Валерий Адольфович Ременюк


фантастическая повесть с приключенческим сюжетом, с терактами, похищениями, противостоянием спецслужб, поисками революционной теории мироздания, попытками решить проблему религиозных войн, а главное – с любовью мужчины и женщины, без которой всё остальное просто не имело бы смысла.





Валерий Ременюк

Проект «Оазис»


Моему брату Алёше посвящается



© Ременюк В., 2017

© Байрак В., иллюстрации, 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017




От автора







Отмотав шесть десятилетий жизненного срока, пережив вместе со страной и всем человечеством немало радостных, а ещё больше – трагических событий, автор пришёл к твёрдому убеждению, что первого (радости, счастья) может быть гораздо больше, чем второго (войн, страданий, горя), будь у человечества ответ на простые вопросы: в чём смысл жизни? для чего мы живём? И не нашёл ничего лучшего, чем изложить в художественной форме одну из вероятных гипотез о назначении бытия вообще, человечества в частности и конкретного героя – в ещё большей, индивидуальной частности. Так появилась эта фантастическая повесть, нанизанная на приключенческий сюжет с терактами, похищениями, противостоянием спецслужб, поисками революционной теории мироздания, попытками решить проблему религиозных войн, а главное – с любовью мужчины и женщины, без которой всё остальное просто не имело бы смысла.

Хочется верить, что повесть найдёт своего читателя!

Отзывы и предложения можно направлять по электронной почте автору: remenyuk79@gmail.com.




Глава 1. Увидеть Париж и…







Вы не задумывались, чем утреннее солнце отличается от вечернего? Смотрите: вот лежит его прозрачная золотистая пыльца на обнажённой груди прекрасной женщины и кажется такой же, как на закате – и оттенком, и насыщенностью, и тонкой вибрацией света передающей дрожание воздуха в июньском небе. А ощущается по-иному, чем вечером, – хоть ты тресни! В вечернем свете есть тайна и ожидание близкой ночи, ускользающая нега прошедших дневных хлопот, словно удаляющийся стук колёс дневного экспресса. Утром же солнечный свет насыщен нервным зарядом будущего дня, уже стоящего на пороге со всеми обязательными атрибутами: деловитостью, торопливостью и жёсткими контурами неотложных дел. Поэтому утром свет солнца кажется эфемерным, случайным, нестойким, вырванным из плотной ткани дня и занесённым сюда как мимолётный запах садовой фиалки, благоухающей под окнами отеля…

Виталий всегда просыпался рано – классический жаворонок. Сейчас наш жаворонок лежал на белоснежных простынях небольшого отеля «Лепаж» в пригороде Парижа и с интересом рассматривал Юлину соблазнительную грудь, выглянувшую из-под одеяла навстречу утреннему солнцу, словно любознательный детёныш нерпы из лунки. Будильник обещал ещё двенадцать минут покоя. Кроме волнующей груди женщины, взору Виталия было доступно её нежно-смуглое, немного скуластое лицо, обрамлённое пышными кучерявыми волосами цвета орехового дерева, густые ресницы и аккуратные, с чёткой границей – как будто резцом скульптора вырезанные – губы, радующие глаз изящными завитками.

Виталий и Юля трудились в московском журнале «Пересвет», имевшем общественно-политическую и державно-патриотическую направленность. Правда, временами налёт «желтизны» перевешивал всё остальное, что было в этом издании, но зато обеспечивал хорошие тиражи и приличную рекламную подпитку. Наполовину журнал кормился всё же из госзаказа и был на хорошем счету у властей как верный проводник державных идей и мощный инструмент предвыборных манипуляций общественным мнением. За это начальство и не обделяло его кусками бюджетного пирога. Юлю и Виталия, впрочем, мало трогал весь этот картонно-бутафорский антураж издания, ведь место было доходное и подкидное – то есть «Пересвет» рассматривался ими как трамплин к будущей карьере. За что и ценили его.

В Париж влюблённых занесла служебная командировка по спецзаданию редакции. Так сказать, «труба позвала в дорогу». Подписывая Виталию задание на командировку, главред Макар Иваныч Бездокладников сказал:

– Ну, старик, ждём от вас сенсационного репортажа, чтобы «МК» и «Коммерсантъ» слюной захлебнулись от зависти! Я уже не говорю о «Ленте. ру», Мёбиус ей в дышло!

– Это не извольте сумлеваться, Макар Иваныч, за нами не заржавеет! Нам это – что раку ногу оторвать! – отшутился Виталий.

– Нет, ног отрывать никому не надо, а вот поторопиться придётся. Первый репортаж я ожидаю уже в среду (разговор происходил в пятницу, а перелёт из Москвы в Париж планировался на ближайший понедельник).

Виталий был родом из небольшого уральского райцентра Кунгур, в школе подавал большие надежды в литературе и языках – быстро соображал, хорошо писал, английский и испанский шли у него влёт. Однажды Виталик, будучи ещё третьеклассником, несказанно обрадовал учительницу литературы Марию Николаевну, спросив:

– Марь Николавна, а правда, что в песне «Во поле берёза стояла» как бы парень обращается к девушке, которую он… ну, представляет в виде берёзоньки, что ли, и, это, любит её, в общем?

– Да, Виталик, можно и так понимать эту замечательную народную песенку! – обрадовалась Мария Николаевна образному мышлению ребёнка. Рано обрадовалась, потому что от Виталика последовал следующий – коварный – вопрос:

– А зачем же тогда этот парень говорит: «Я пойду по полю погуляю, белую берёзу заломаю! Люли-люли, заломаю!»? Зачем ему заламывать свою любимую-то?

Марию Николаевну вопрос застал врасплох, вверг в краску и какие-то путаные объяснения, сопровождавшиеся хихиканьем «камчатки» – там сидели второгодники Демичев и Малявко, раньше других въехавшие в пубертатный возраст.

В секции лёгкой атлетики Виталя был одним из лучших спринтеров – в шестнадцать лет установил рекорд школы на стометровке: 11,2 с! К окончанию школы вымахал в длинноногого, большеротого, сероглазого лосёнка под метр восемьдесят ростом и обаятельной улыбкой на лице. Девчонки были от него без ума! Виталя с красным дипломом окончил журфак в Екатеринбурге, попутно выучил французский. Годик молодой журналист, мечтавший о славе Гиляровского, помотался в отделе новостей кунгурской районной газеты, потом отслужил два года в армии под Читой редактором полковой газеты «Забайкальский щит Родины». После армии его взяли корреспондентом на договоре в областное издание «Уральские просторы», где он набил руку на залихватских репортажах, активно пользуя молодёжный сленг и рискованные (на грани фола) методы добывания информации. Увлёкся сноубордом, объездил с такими же, как и он сам, фанатами снежной доски Урал, Алтай, Кавказ, дважды ездил в Альпы – под Монблан в Курмайор и в знаменитый «русский» Куршевель. А лет пять назад увидел в Интернете объявление о наборе команды молодых журналистов в новый столичный журнал – это и был «Пересвет». И рванул из Ёбурга (так ласково местные зовут свой любимый город) покорять Москву, что, с точки зрения карьеры, было абсолютно разумным шагом. То, что при конкурсе двадцать три человека на место он оказался в числе семи счастливчиков, отобранных в штат, воспринял как должное. С самооценкой у него всегда был полный порядок.

Свои таланты и бойкое перо Виталий в «Пересвете» отточил до виртуозного мастерства, обзаведясь попутно широким кругом полезных связей, дававших ему и своевременную информацию, и вхожесть в недоступные для простого смертного места, как то: закрытые клубы, где любили тусоваться знаменитости, заседания комиссий и комитетов органов власти и корпораций, эксклюзивные встречи с ньюсмейкерами – людьми, чьи поступки или мнения производили сенсации большего или меньшего масштаба. Курировала Виталия заместитель завотделом сенсаций (ни больше ни меньше!) Юлия Петровна Маслова, бывшая на четыре года старше и на полжизни опытнее своего подопечного. У Юлии и Виталия сразу установились товарищеские отношения – Маслова не страдала административным чванством и не держала большой дистанции между собой и тремя подчинёнными. После окончания журфака МГУ она несколько лет поколесила по московским СМИ, начав с поста корректора заводской многотиражки и дослужившись до престижной должности собкора в журнале «Столица», и пришла на работу в «Пересвет» за год до появления там Виталия Самолётова. Его она в шутку называла то Самоваров, то Самопалов, то ещё как-то с использованием «само-» – словарный запас у Юлии был неистощим. Виталий на это не обижался, поскольку и сам любил шутки и дружеские подначки. И когда около года назад скоропостижно отъехал на ПМЖ на небеса завотделом сенсаций «Пересвета» Осип Ицкович Канцельбоген (инфаркт в сорок пять – все были в шоке), редакционный совет доверил вакансию не Масловой или ещё кому-то из пяти более опытных претендентов, а перспективному, обаятельному и настырному двадцатидевятилетнему Виталику Самолётову. Юлия же Петровна, надо отдать ей должное, проявила незаурядную житейскую мудрость, не возроптав и не уйдя в обиду, а оставшись на должности заместителя завотделом, то есть заместителя Виталия. И вот уже три месяца как они заодно стали и полюбовниками… По совместительству, так сказать.

Юлиного мужа звали Сергей, он служил старшим инженером в какой-то газотрубной компании – высокооплачиваемый трудоголик, постоянно улетавший в район Уренгоя и Тазовского месторождения на свои объекты, но, к сожалению, не семьянин. Плодами их с Юлей брака стали семилетний сын Лёша, ипотечный коттедж в районе Тушино, две машины (женская «Мазда-3» и мужская «Тойота-Раннер») и полное отсутствие взаимности в смысле нежных чувств и интимной жизни. У Сергея (Юля знала это, но давно перестала переживать по данному поводу) уже три года имелась постоянная любовница Тамара, его тренер по занятиям в бассейне. А теперь вот и у Юли завелась бурная личная жизнь на стороне. В общем, все были при своих и события текли в стандартном русле нашего безумного времени.

У Юли отмечалась лишь одна странность – ещё во время трудной беременности ей эскулапы посоветовали беречься от инфекций и, буде случится столоваться в общепите, как-то дополнительно дезинфицировать ложки-вилки. Юля это придумала делать гениально просто: доставала газовую зажигалку и незаметно опаляла столовые приборы, а потом тщательно протирала бумажной салфеткой перед употреблением. Беременность давно прошла, а привычка прижилась. И когда Виталий бывал с Юлей в кафе или ресторане, не важно – тет-а-тет либо в коллективе – он всё никак не мог привыкнуть к такому поведению подруги: Юля обязательно опаляла свои металлические приборы зажигалкой, протирала и только тогда приступала к трапезе. Впрочем, эта милая особенность Виталию не мешала и он её практически не замечал.

Юля, однако, была хорошей матерью, всё свободное время уделяла развитию Лёшика: сначала малышкина школа «Буки-веди», народные танцы «Гусельки», уроки английского, которые она вела сама, а в последний год ещё и секция дзюдо – спорт нашей политической элиты! Юля была без ума от сына, из частых командировок обязательно привозила ему развивающие игры – лего, паззлы, конструкторы-трансформеры, хорошо изданные книжки. Из командировки в Париж собиралась доставить любимому чаду цейсовский школьный микроскоп. Смеясь, постоянно пересказывала Виталию смешные словечки, которыми Лёшик регулярно радовал мир. Например, когда ему было два года, он изучал с мамой пальцы рук и выдал:

– Эта больсой!

– Молодец!

– Эта – укасятельный.

– Отлично!

– Эта… следний?

– Умница!

– Эта… безумный!

– О-о-о! Шедеврально! – радовалась мама.

– А эта – бензинчик!

Виталий не сдержался, наклонился к брусничинке соска и лизнул её. Ягодка оказалась сладковатой, немного шершавой, тёплой и упругой. Юля вздрогнула, распахнула карие глаза и засмеялась:

– Самоходов, да ты шалун! Мало тебе ночных утех, сластолюбец! – Она обняла Виталия за шею загорелой крепкой рукой, притянула к себе и поцеловала в губы. Потом выпростала из-под одеяла длинную ногу с шикарным алым педикюром и полюбовалась растопыренными пальчиками. Пальчики выглядели как головки зажигательных патронов, нацеленных в сердце мужчин. Юля была ухоженной, спортивной женщиной, регулярно ходила на фитнес, в солярий, дважды в неделю со школьных времён играла в волейбол.

– Юльчик, доброе утро! Вставай, лапуся, пора! – прошептал её мачо, сдерживая романтические фантазии в рамках разумного. От бурного вечера с возлюбленной тело всё ещё наполняла приятная истома. Загудел зуммер будильника, на табло значилось 07:30.

– Самоедов, а что у нас будет на завтрак? – по-кошачьи потягиваясь, соблазнительно выгибаясь и зевая, промурлыкала Юля.

– Думаю, изысками и объёмами нас не побалуют: гостиничка недорогая, сэкономил на нас шеф. Будет, скорее всего, континентальный утренний стандарт – по паре круассанов, варёное яйцо, йогурт да кофе с сыром. Это тебе не Финляндия какая-нибудь – вот там утренний завтрак в гостиницах это нечто! Ну ничего, мы в обед своё наверстаем. У нас, если помнишь, в десять встреча с Леоном, а в двенадцать – рандеву в кафе у Елисейских полей с Хасаном. Там и будет серьёзный разговор, как сказал Макар. Хасан может много интересного поведать. Не забудь зарядить диктофон и взять запасные аккумуляторы к камере.

– Самосвалов, не нуди! У меня всегда всё готово.

В редакционном задании значились интервью с людьми, близко знающими организаторов январского теракта – расстрела журналистов за карикатуры на пророка Мухаммеда. На них «Пересвет» вывели через свои каналы какие-то серьёзные люди из спецслужб. По предварительной ориентировке исламисты этим летом планировали в Европе серию схожих терактов. Информацию об этом плане, его возможные детали и должны были раздобыть Виталий и Юля. А «Пересвет» получил шанс прославиться сенсационным материалом. Большего Макар Иваныч Виталию не сказал. Лишь кивнул головой на потолок и округлил глаза: мол, сам понимаешь, откуда слив и куда ветер дует. Время и места встреч, имена и приметы собеседников были даны в приложении к заданию.

Леон стоял неподалёку от входа в Лувр, ярким пятном выделяясь на фоне знаменитых стеклянных пирамид. На голове у него красовался пёстрый вязаный берет, на груди висела чёрная гитара, длинные волосы были украшены оранжевыми дредами, на фиолетовой майке – изображение перевёрнутой Эйфелевой башни и в ней, как в розетке для мороженого, шарик головы рыжего клоуна с лицом, подозрительно смахивающим на лик президента страны. Хипстерским видом Леон был обязан своей профессии уличного музыканта.

– Салют, Леон! – поприветствовал его Виталий, когда тот закончил очередную песню. – Тебе презент из России с любовью! (Это был незамысловатый, но всё же пароль.) – И церемонно вручил бутылку водки в подарочной упаковке – в ней действительно была «Столичная» в экспортном исполнении.

– Привет, брат! – Леон в широкой улыбке обнажил коричневые от табака зубы, бережно, словно младенца, принял подарок, погладил его по боку. – Спасибо. Ну что, пошли покурим, поболтаем за жизнь? Антракт, господа!

Он упаковал гитару в кожаный кофр, на дне которого скромно брякнули монеты утренних трудовых доходов. Затем они отошли в сторону, к скамейке у изумрудного газона, на которой их ждала Юля. Пока мужчины знакомились, женщина успела издали сделать телевиком пару снимков Леона и теперь сидела, эффектно закинув ногу на ногу и приветливо улыбаясь. Одета она была неотразимо: бирюзовые шорты, ярко-оранжевая майка с бретельками красного лифчика, открыто лежащими на округлых смуглых плечах, и лёгкие синие босоножки на невысоком каблуке. Такой антураж, по её опыту, хорошо влиял на молодых мужчин во время интервью – собеседник часто отвлекался от темы вопросов и скользил по их поверхности. Язык, частично отвязанный от шокированного мозга, нередко выбалтывал факты, которые в другой раз собеседник предпочёл бы держать при себе.

– Привет! Я Джулия, журналист, партнёр Виталия! – Она встала навстречу мужчинам, сняла тёмные очки и протянула Леону ладошку для знакомства.

Леон деликатно пожал ей руку и уважительно посмотрел на Виталия: мол, умеешь партнёрш выбирать! Для продолжения разговора Леон предложил отойти в сторону, в глубь парка, где можно было спокойно выкурить сигаретку, не нарушая ограничений министерства здравоохранения. Там, на скамейке у куста сирени, было тихо и уютно. Леон сел посередине, Виталий и Юля по бокам. Виталий угостил Леона московской сигареткой «Parliament», затянулся сам и задал первый вопрос:

– Леон, наши общие друзья порекомендовали тебя как человека, который знаком с парнями, расстрелявшими журналистов-карикатуристов. По информации полиции, все они были убиты при захвате. Скажи, ты знаешь какие-то детали?

Леон глубоко затянулся, глянул на Виталия сквозь сигаретный дым, прижмурив один глаз:

– Ну да, троих исполнителей убили, двоих я знал – жили в одном районе. Но тех, кто всё это затеял и организовал, гораздо больше, и они ещё на свободе и всё ещё опасны.

– Во Франции?

– Нет, их тут изначально не было. Но скоро будут. Они на Ближнем Востоке. Страну, город, явки-пароли назвать не могу, останусь без головы. А кому я нужен даже и с гитарой, но без головы? – И Леон жизнерадостно засмеялся собственной шутке, не размыкая губ и толчками выпыхивая султанчики дыма из широких ноздрей. Его смех был похож на уханье совы.

– Ты имеешь в виду, что они или кто-то ещё могут повторить теракты? – спросила Юля.

– А теракты случаются постоянно в последние годы, чёрт побери! – неожиданно Леон стал серьёзным. – Да, у меня в Париже много знакомых мусульман-иммигрантов. Многим из них очень не нравится, что из-за терактов на них смотрят с опаской. Им стало труднее найти работу, полиция часто проводит проверки видов на жительство, облавы по квартирам и клубам, знакомые немусульмане теперь избегают их. Жить стало сложней. Поэтому они мне сбросили информацию для передачи в прессу, что летом этого года по всей Франции исламистами планируются массированные теракты. Карикатуры на пророка и марши солидарности с карикатуристами – это только повод, провокация. Им нужна большая кровь, новые шахиды, новые фанатики из бедных стран, новые пожертвования от богатых шейхов на джихад. Я хочу, чтобы в России, а через вас и во всём мире узнали об этих планах и постарались им помешать! Я не хочу крови невинных жертв!

– Но почему ты не заявишь об этом в вашу полицию, вашим журналистам?

Леон стряхнул пепел в маленькую металлическую коробочку, извлечённую из кармана:

– Я здесь на плохом счету, мне веры нет. Сидел за наркотики, за драку. Второй раз, правда, наркотики мне подбросили местные копы – сводили счёты. После этого я с французским государством не сотрудничаю! – Леон сделал рукой с сигаретой резкий отсекающий жест. Сигарета при этом ярче заалела, словно приподняла бровь, подчёркивая правоту хозяина.

– А есть у тебя какие-то факты, чем можно подтвердить эту информацию? – уточнил Виталий.

– Ну, не знаю… Есть данные от надёжного человека, что послезавтра в парламенте будет выступать наш министр внутренних дел с идеей выхода Франции из европейской программы по ассимиляции беженцев из Африки и Ближнего Востока. Так вот, мне шепнул этот человечек, что до министра осведомители доносили информацию, что готовился теракт в редакции этих карикатуристов, и даже день называли. Но он ничего не сделал, чтобы предотвратить его, хотя мог и должен был это сделать. Значит, он ему был выгоден. Думаю, чтобы ужесточить меры против мусульман и получить дополнительное финансирование своего ведомства. И новые теракты он не будет пресекать, вот увидите! Это ещё одна причина, почему я не вижу смысла давать эту инфу во французскую полицию.

– Так что же получается, – удивилась Юля, – продолжение терактов выгодно и правоуклонистам, ястребам в правительстве Франции?

– Выходит, что так… А помните того норвежского террориста-националиста, который почти восемьдесят человек грохнул несколько лет назад?

– Кто ж его не помнит! – хмыкнул Виталий. – Рад бы забыть, да куда уж…

– Вот здесь, похоже, тот же эффект, – оживлённо продолжил Леон. – Свои же способствуют или как минимум не мешают терактам, чтобы взвинтить общественное мнение против нынешней иммиграционной политики. Да, она многим у нас не по нраву, но своих граждан пачками валить – это уже не комильфо, скажу я вам, а просто свинство! Голову отрывать за такое… А ведь у нас выборы президента через год, учтите и этот фактор. Это может быть игра с дальним прицелом.

– Ну хорошо, Леон, – предложил Виталий, – смотри, мы подготовим в наш московский журнал репортаж из Парижа, где расскажем о твоих предположениях, а также о настроениях и ожиданиях других парижан по этому поводу. Скажи, мы можем тебя упоминать как источник информации?

– Ни в коем случае! Да вы что?! – испугался Леон. – Тогда мне точно могила! Я делюсь информацией инкогнито, только вам и на условиях, что вы меня не спалите. Никаких имён, фото! Даже внешность мою не описывайте ни в коем случае!

– Понял. Тогда мы напишем, мол, «в Париже ходят слухи…» или «из неофициальных, но достоверных источников…». Так годится?

– Так можно.

Стайка сизых голубей, что-то мирно клевавших в траве газона, вдруг захлопотала и понеслась вдогонку за сорокой, проскакавшей у них под носом. Похоже, у голубей к сороке были давние счёты. Этот сюжетик из параллельной реальности отвлёк Виталия от темы интервью и напомнил, что Париж всё ещё прекрасен и жизнь продолжается. Он понял, что от Леона больше ничего интересного узнать не удастся, пожал ему руку и пообещал выслать номер «Пересвета» с будущей статьёй. Когда Виталий и Юля уходили от собеседника по аллее, остро хрустевшей мелким гравием, Леон поднял гитару и приятным хриплым баритоном запел им вослед, явно адресуя серенаду Юле: «В гроздьях черёмухи ты растворила мою любовь, гроздья черёмухи выпили нас по капле…» Виталию показалось, что это из репертуара Шарля Азнавура.

– Да, Самогудов, негусто у нас пока с этим Леоном, – вздохнула Юля, когда они отошли достаточно далеко. – Ничего конкретного и неожиданного…

Встречные мужчины явно обращали внимание на её пышные ореховые волосы, тщательно намытые и вздыбленные с утра перед выходом в люди, на длинные смуглые ноги, умело подчёркнутый бюст и аккуратную талию. Юля же с удовольствием пользовалась редкой возможностью посводить парижан с ума. Виталий немного хмурился, ощущая лёгкое пощипывание ревности, но в целом был рад, что они так гармонируют с этим великим городом и он их принимает за своих.

– Ничего, Юлёк, его информация будет для нас как бы фоном, индикатором общих настроений. Макар намекал, что самое интересное нас ждёт в беседе с Хасаном. Надо его грамотно разговорить… Кстати, при общении с мусульманином тебе неплохо было бы удлинить наряд, нет?

– Обижаешь, Самодуров! Это же азы, а я уже «вышку» окончила как-никак! – Юля достала из рюкзачка крепдешиновую цветастую юбку-парео много ниже колен и чуть ли не на ходу одним движением обернула вокруг талии – раз, два! Затянула шнурок на поясе, потом извлекла лёгкую шаль, накинула на плечи, закрыв локти до кистей. – Ну а так?

– Мило и адекватно, – кивнул Виталий и улыбнулся. Подруга умела преображаться в одну секунду. «Наверное, именно это умение отличает настоящую женщину, – подумал он, – быть всегда разной и неожиданной!»

Они взяли такси и через двадцать минут вальяжной поездки по Рю де Риволи вышли у Елисейских полей рядом с Триумфальной аркой, откуда было рукой подать до места их следующей встречи в кафе «Сан-Суси». До полудня было ещё двадцать минут, погода баловала парижан мягкой истомой тёплого лета, Виталий и Юля решили посидеть на скамейке у кафе и дождаться времени встречи под открытым небом. Юля поозиралась по сторонам, грациозно поправила очки и вдруг спросила театральным шёпотом с наигранным придыханием:

– Самогонов, а ты женишься на мне, когда я разведусь со своим законным?

Виталий слегка опешил от неожиданности. Нет, не то чтобы он не задумывался над перспективой отношений с Юлей. Он был не женат и до сих пор умудрился не запятнать репутацию своего паспорта лишними штампами; к тридцати годам пора было уже определяться с семьёй, потомство как-то заводить, что ли… Да и мама при встречах всё чаще заводила разговорцы на эту тему. И Виталий даже вполне представлял себе, что Юля была бы хорошей женой, верным другом по жизни, а уж любовницей просто потрясающей! Но Юля как-то сама обмолвилась, что, пока Лёшик в школу не пошёл, она постарается продлить их с Сергеем «союз нерушимый», чтобы мальчик рос в полноценной семье, при родном отце. И вот вдруг такой поворот… Почувствовав, что пауза затягивается, Виталий не нашёл ничего лучшего, как просто обнять подругу, снять с её лица очки и нежно поцеловать в приоткрытые губы. Она с готовностью ответила, запрокинув голову, и минут пять они предавались телячьим нежностям, как бы воплощая в жизнь девиз из буклета-путеводителя: «Париж – город поцелуев! Не упустите свой шанс!»

– Ладно, Самолюбов, не боись, это на меня буржуазная обстановочка действует разлагающе… Домой вернёмся в нашу суровую действительность, и всё пройдёт! – усмехнулась она, когда их целовальный порыв иссяк.

– Да я и не боюсь, душа моя! – ответил Виталий. – Давай, когда вернёмся домой, серьёзно обсудим эту тему. Хочешь?

– А вот там и посмотрим! Может, у меня уже другое настроение будет, а? – съязвила Юля то ли в шутку, то ли всерьёз и снова прикрыла глаза очками.

Виталий достал мобильник и глянул на хронометр:

– В этом месте режиссёр наших романтических отношений объявляет антракт и напоминает, что пора заняться делом: две минуты до встречи. Пойдём?

Они поднялись со скамейки и вошли в кафе.

Хасана, сидевшего вполоборота к входу за столиком в дальнем углу, они заметили сразу – он в точности соответствовал описанию, полученному от Макара: худощавый стройный араб светло-кофейного оттенка, с мелкой кучерявой бородой, чёрной и ухоженной. Вьющиеся длинные волосы схвачены чёрным шнурком в пышный конский хвост. Жёлтая рубаха навыпуск, потёртые джинсы, сандалии. Хасан читал газету и помешивал ложечкой жёлтый чай в изящном стеклянном стакане мавританского стиля. Казалось, он никого не ждёт и не проявляет ни малейшего нетерпения. Удлинённое лицо выражало состояние абсолютного покоя, словно лицо сфинкса. Когда Виталий и Юля присели к его столику, он даже бровью не повёл, продолжая читать новости.

– Не помешаем, месье? – учтиво спросил Виталий.

– Я давно наблюдаю за вами через окно – любовь не может помешать! – усмехнулся араб и только тогда отложил газету и глянул на гостей. – Вы так мило целовались там, на лавочке! – Он чуть растянул уголки губ в улыбке и протянул Виталию руку. – Салам!

– Салют! – чуть более энергично, чем следовало бы, встряхнул кисть собеседника Виталий (он был слегка смущён наблюдательностью нового знакомого). – А вы, вероятно, Хасан?

– Ваша проницательность делает вам честь! – коротко кивнул араб и снова обозначил улыбку уголками губ. Выражался он на хорошем английском витиевато и иронично, что подчёркивало его приличное образование и уверенность в себе.

– А я – Виталий. Моя спутница – Джулия, знакомьтесь. Мы русские журналисты из Москвы, собираем материал для репортажа о том, что думают парижане после январских терактов. Нам сообщили, что вы могли бы помочь понять, какие настроения существуют здесь в мусульманской диаспоре после трагедии с «Шарли Эбдо» и чего ожидать дальше. Ведь все понимают, что январскими терактами и маршами протеста проблема не закрыта и тема не исчерпана…

Подошла официантка – молодая негритянка с выбеленными перекисью волосами, приняла заказ: омлет с блинами и салатик с минералкой – Юле, омлет и бокал лёгкого пива – Виталию. От сухого вина Юля отказалась, сославшись на жаркий день и ворох предстоящей сегодня работы.

Хасан продолжил:

– Вы совершенно правы! Среди наших есть люди на полбашни отмороженные, фанатики ислама. Ими объявлен джихад против неверных по всему миру. Но начать свою программу «принуждения к уважению» наших святынь они решили с Франции, поскольку эта страна дала повод – я имею в виду известные карикатуры. Так и появились планы терактов, чтоб заставить себя уважать и чтоб другим неповадно было. В общем, у меня есть сведения – про источник не спрашивайте, это тайна – что до конца июня в Париже, Тулузе, Марселе и Лионе будут проведены показательные теракты с массой жертв и требованиями к французским властям публично признать свою неправоту в потакании дурным нравам художников-карикатуристов, оскорбивших пророка Мухаммеда. Признать и извиниться перед мусульманами за то, что в столице Франции допускается такое святотатство и что оно ещё и оправдывается обществом как проявление свободы слова! В общем, они хотят заставить власти повиниться и начать считаться с обычаями мусульман, а не навязывать мусульманам-иммигрантам свои правила жизни.

– А как вы сами относитесь к этим планам? – осторожно спросил Виталий.

– Я не сторонник терактов, у меня здесь хорошая работа, семья, я дружу с французскими законами. Но полная отвязанность, даже хамство французской прессы часто бесят и меня. А главное, это бытовое националистическое нахальство оправдывается свободой слова!

– Погодите, Хасан! Вы говорите – «до конца июня»? – подала встревоженный голос Юля. – А что у нас осталось до конца июня?

– А до конца июня у нас ровно неделя, – вздохнул Самолётов. Официантка принесла минеральную воду Юле и пиво Виталию.

– Вот именно, времени мало, они могут начать в любой момент и в любом людном месте, – заметил Хасан. – Поэтому я и хотел бы, чтобы вы побыстрее рассказали в прессе об этих угрозах! Может, тогда наши власти активнее зашевелятся по противодействию шахидам!

– А почему именно российскому изданию вы даёте эту информацию?

– Вся проамериканская Европа вместе со Штатами слишком политкорректна. Они попали в собственную ловушку превалирования прав человека над правом наций на безопасность. Ваша страна, скажу прямо, не вызывает у меня больших симпатий по разным причинам, но не об этом сейчас речь. И в данном случае я больше верю в решимость вашей страны дать быструю и точную информацию, с которой здесь будут считаться, примут меры. А может, ваши спецслужбы по своим каналам способны как-то повлиять на подготовку терактов, предотвратить их. Мне кажется, по прошествии полугода с январской трагедии общество и полиция во Франции успокоились, а массовые ответные демонстрации создали настроение ложной безопасности. Хотя сигналов о возможном продолжении терактов у них и без меня достаточно. Короче говоря, я надеюсь, что через вашу прессу удастся как-то встряхнуть местную полицию и притушить агрессивные настроения у радикальных исламистов, предотвратив повторение январского безумия. Хотя, боюсь, боевые группы уже запущены в разных французских городах…

– Но кто же они, эти инициаторы? – воскликнула вполголоса Юля.

– «Исламское государство» и их сторонники, – коротко ответил Хасан и снова отхлебнул из стакана. – Кстати, рекомендую – отличный зелёный чай!

– Да что ж мы тут чаи будем распивать, если дело так серьёзно, как вы говорите! Если так мало времени осталось, чтобы попытаться предупредить новые смерти! – заволновалась Юля. – Виталя, надо скорее писать и передавать материал в редакцию, как ты думаешь?

– На всё воля Аллаха… – неторопливо протянул Хасан и снова поднёс стакан к губам, пока Виталий раздумывал, продолжать ли этот разговор или всё бросать, хватать такси и мчаться в гостиницу строчить репортаж и отправлять его по электронной почте Макару с пометкой «Срочно в номер!».

Удивительно, но жизнь порою допускает редчайшее дурновкусие, которое не позволил бы себе ни один, даже посредственный, писатель. Жизни дела нет до нашего вкуса, поэтому она позволяет себе просто невероятные события, похлеще любого хитроумно закрученного литературного сюжета или сценария блокбастера. В подтверждение этому тезису двери кафе резко распахнулись, как от пинка ногой, и на пороге возникли два молодых человека, чья внешность не оставила равнодушными никого из полутора десятков посетителей, включая бармена и официантку. Лица незнакомцев по самые глаза скрывали арабские платки-куфии, а из-под лёгких курток возникли автомат Калашникова и автомат «Узи».

– Все оставаться на свои места! Это теракт во славу Аллаха! Вы есть наш заложник! Все положил руки на стол и не двигать, не разговаривай! – крикнул высоким голосом первый из вошедших на ломаном французском и дал из «Узи» короткую звонкую очередь в потолок. На головы посетителей посыпались ошмётки облицовки и мелкая пыль. Взвизгнули женщины. По керамической напольной плитке звонко зацокали латунные гильзы, как первые крупные капли грядущего ливня.

Виталий взглянул на Юлю – она побледнела и сжала на столе кулаки до побелевших костяшек. Хасан продолжал сидеть боком к входу и внешне не проявлял беспокойства. Он даже головы не повернул в сторону террористов, однако внимательно рассматривал их в отражении зеркала за спиной бармена. Его губы сжались в ниточку, и уголки дрогнули в подобии ироничной улыбки типа: «А что я вам говорил?»

Один из террористов вытолкнул толстячка-бармена и официантку-африканку из-за стойки в центр зала и приказал сесть за пустой столик, а сам встал у двери служебного хода и взял её под контроль. На кухню он заглядывать не стал. Удивительно, но полицейские машины подъехали к кафе буквально через пять минут – наверное, две видеокамеры, висевшие под потолком, давали картинку «куда надо». К входу подошёл полицейский офицер с белым платком в поднятой руке и остановился, тревожно глядя сквозь дверное стекло на парня с автоматом.

– Что вы хотите? Ваши требования? – крикнул он.

Террорист чуть приотворил дверь и выкрикнул в ответ:

– Мы требуем извинения от президент Франция за карикатур на пророк Мухаммед! Если извинения нет, мы каждый час будем убивать один заложник!

– Сколько их у вас? – уточнил офицер.

– Семнадцать – двадцать, где-то так! Но скоро будет меньше! – Араб засмеялся, захлопнул дверь и встал за косяком так, чтобы не быть лёгкой мишенью для возможных снайперов.

Офицер немного потоптался в задумчивости, потом достал из нагрудного кармана фломастер, написал на дверном стекле номер телефона и показал террористу жестами и на пальцах: мол, позвони мне на этот номер через пятнадцать минут. Затем медленно развернулся и, не опуская руки с белым платком, ушёл за полицейский бронеавтомобиль.

Посетители кафе, услышав о грозящей им перспективе, отреагировали по-разному. Кто-то закрыл лицо руками и втянул голову в плечи, кто-то закачал головой в отчаянье, а большинство, казалось, просто застыли как мумии. Высокая рыжеволосая девушка, одиноко сидевшая за соседним столиком со стаканом апельсинового сока, начала подвывать, не в силах сдержать охвативший её ужас. Виталий скосил глаза – девушка была изрядно беременной, по виду почти на сносях. Террорист от двери прикрикнул на неё, повёл стволом калашникова, и та осеклась, зажав трясущимися руками рот.

Виталий встретился глазами с Юлей, постарался мысленно передать ей импульс: «Всё будет хорошо, успокойся!» Юля, как показалось Виталию, его поняла. Но обещанию не поверила. Пока тянулись бесконечные пятнадцать минут, Виталий постарался незаметно рассмотреть и понять диспозицию. Помещение имело почти правильную квадратную форму с входной дверью по центру фасада. По обеим сторонам двери во всю стену и в полный рост красовались арочные окна. Верхняя, арочная часть их была открыта подобно форточкам – на улице становилось всё теплее. Сквозь открытые фрамуги за ветвями платанов просматривалось розово-серое офисное здание на противоположной стороне улочки, под прямым углом примыкавшей к бульвару Елисейских полей. В кафе стояло с десяток небольших круглых столиков на два-три человека, около половины из них были заняты утренними посетителями, которых чёрт дёрнул заглянуть именно в «Сан-Суси». Посетители сидели тихо, почти не шевелясь и не притрагиваясь к своей посуде. Они напряжённо смотрели на террористов и тягостно ожидали дальнейшего развития событий. Детей среди них, слава богу, не оказалось, как заметил Виталий. Было три пары ошарашенных туристов-пенсионеров из Китая или Японии (кто их разберёт!), три пары молодых мужчин и женщин, явно прогулочного типа, да несколько одиноких посетителей в деловых костюмах. Диаметрально напротив первого террориста, у служебного выхода кафе, стоял второй араб, направив на посетителей короткий «Узи». Дверь выхода он закрыл на ключ, отобрав его у бармена.

Через пятнадцать минут араб, стоявший у центрального входа, достал мобильник и набрал номер, считывая цифры со стекла двери. Ему быстро ответили.

– Ну, что ты решиль? Где президент? – громко крикнул террорист, осторожно выглядывая из-за косяка двери. Пару минут молча слушал информацию от собеседника, затем выругался по-арабски и сказал: – В общем, через тридцать минут мы вам выкинуть первый труп, если не будет президент и извинения! – И выключил телефон. Затем обвёл зал маслено-чёрными глазами, полными то ли ужаса, то ли бешенства.

«А парнишка-то совсем молоденький! – подумал Виталий. – И голос ещё юношеский, неокрепший. Похоже, то ли ширнулся чем, то ли обкурился – вон как его колбасит, на месте не стоит! Сам себя боится…»

Террорист, действительно, всё время как будто пританцовывал на месте от напора адреналина, всё в нём двигалось и подёргивалось – руки, ноги, голова на тонкой шее. Виталий встретился взглядом с Хасаном, тот медленно и спокойно прикрыл и открыл веки, вроде как сказал: «Не волнуйся, сиди тихо!»

Прошло ещё минут двадцать. Виталий почувствовал, как его пульс становится всё учащённее, будто на стометровке. Обещанные арабом полчаса до первого трупа стремительно таяли. Виталий незаметно продвинул по столу руку и накрыл ладонью кисть Юли. Она была холодной и спокойной. Женщина ответила на прикосновение, и их пальцы медленно переплелись…

– Тахир! – вдруг резко и гортанно выкрикнул террорист у двери и что-то добавил по-арабски. Его напарник оторвался от своего поста и осторожно пошёл вдоль стены вправо. Ближайший от него столик занимала та самая рыжая девушка. Названный Тахиром подошёл к ней и движением автомата дал ей знак встать. Она повиновалась, выпрямилась во весь рост, прикрывая руками живот и с немым ужасом глядя на того, кто нёс смерть ей и её будущему ребёнку. Дальнейшее произошло очень быстро и внезапно. Хасан резко встал из-за столика и сделал шаг вперёд, заслоняя рыжеволосую от Тахира. Он что-то громко сказал по-арабски и указал рукой на её живот, потом ударил ладонью себя в грудь.

– Салман! – воскликнул Тахир и добавил фразу тоже по-арабски, видимо обращаясь к подельнику за советом, что ему делать дальше. Ответ прозвучал предельно кратко: Салман воскликнул что-то шипящее и грозное, из чего Виталий уловил только «…шайтан!», и тут же выстрелил короткой очередью от дверей в Хасана. Пули вспороли бок и живот, Хасан переломился пополам и упал к ногам Тахира. И тут же голова Тахира дёрнулась, середина лба провалилась чёрной дырой, а на стене осьминогом расплылось ярко-алое пятно.

«Снайпер!» – мелькнула догадка у Виталия. Тахир ударился о стену затылком и ничком повалился вперёд, причём автомат из его рук выпал и прокатился по гладкому полу прямо под ноги Виталия. Рефлекторно он схватил «Узи» и взглянул на Салмана. В это время по стеклу двери защёлкали пули полицейских снайперов, выцеливая второго террориста. На пол брызнули осколки стекла и щепки дверного косяка. Посетители кафе завизжали в ужасе и стали прятаться под столы. Салман присел, меняя позицию и отодвигаясь в безопасную зону за дверной проём. Когда он снова взглянул в сторону подельника, то увидел ствол автомата в руках Виталия, направленный ему в лицо. Виталий нажал на спуск, но… выстрела не последовало.

«Что за чёрт?! Да где же тут предохранитель?!» – судорожно соображал Виталий. Наконец он нащупал нужную кнопку и толкнул её вверх. Увы, этого промедления оказалось достаточно, чтобы Салман выстрелил первым. Но перед тем самым мигом, когда его палец привёл в действие смертельный металл, Юля шатнулась вперёд и заслонила собой Виталия. Короткая очередь ударила ей в грудь, и тут же Виталий, уже ни о чём не думая, не хоронясь, вопя в голос что-то дикое, первобытное, встал в полный рост и выпустил всю обойму в Салмана.

И наступила абсолютная тишина. В синем дыму у дверей корчился, сучил ногами в предсмертной агонии Салман, а на столе лежала Юля лицом вниз. Со столешницы медленно и страшно капала её кровь…




Глава 2. Кнут и пряник







«Почему я?.. Почему Юля?.. За что, зачем нам это?.. В чём смысл её смерти? В чём смысл нашей жизни?.. Куда это всё катится?.. Для чего Богу всё это надо?.. Есть ли Он?..»

Эти и множество других, не менее оригинальных вопросов Виталий задавал себе сотни, тысячи раз, пока месяц лежал в парижском госпитале, а потом ещё месяц ходил с гипсом на левом плече в Москве. В Юлю попали четыре пули, две из них, как сказал врач, были смертельными. Пуля, пробившая сердце, прошла навылет под Юлиной лопаткой и раздробила Виталию ключицу, остановившись в миллиметре от сонной артерии. Ещё одна пробила мягкие ткани его левого предплечья. Кроме погибших Юли, Хасана и двух террористов, больше в кафе никто не пострадал. Кстати сказать, «Пересвет» втрое увеличил тираж, описав трагическое происшествие со своими журналистами. Его название процитировали все новостные агентства мира, Макар Бездокладников дал десятки интервью. Эта новость две недели не сходила с газетных полос, экранов и из радиоэфира, пока не была вытеснена сообщением о гибели парома в Средиземном море – там счёт жертв шёл уже на сотни. Другие теракты во Франции тем летом полиция сумела предотвратить. Так что, надо признать, смерть Юли и Хасана произвела-таки положительный эффект и, возможно, предупредила десятки и сотни других смертей. К чести «Пересвета», всю дополнительную прибыль от взлетевших тиражей июня журнал перечислил Юлиной семье – на похороны бывшей сотрудницы и воспитание сына, оставшегося без матери. Да и на лечение Виталия не поскупились.

Виталий писать о происшествии ничего не стал (не мог себе представить, как он сможет бесстрастными, плоскими словами поведать о смерти Юли), хотя Макар настойчиво его об этом просил, чтоб из первых уст, так сказать. Выйдя с больничного, Виталий взял у Макара отпуск за свой счёт на неопределённое время. Снял нательный крестик, вместо него повесил на шею шёлковую нить с той самой пулей калибра 5,45, которую извлекли из-под его ключицы, и в конце августа уехал в Норвегию. Побывав несколько раз в этой стране ранее, Виталий ощущал её как место, где Земля смыкается с Небом, где человеку открывается Истина, где есть временный покой – предтеча новой жизни, и где, возможно, будет шанс осмыслить себя и понять, как жить дальше, ради чего и зачем… Продолжать свою журналистскую карьеру в «Пересвете», где всё так напоминало о Юле, ему теперь казалось немыслимо. Да и другие варианты журналистики представлялись чем-то из области мелкотемья и пустяшных вензелей на отдалённых полях жизни. Что-то должно было измениться в направлении, векторе движения, смысле его существования на Земле…

На окраине Олесунна он снял в кемпинге недорогой бревенчатой коттедж и зажил до прояснения мучивших его вопросов. С утра и до обеда Виталий лежал на жёсткой деревянной кровати, глядя в открытое окно на дальние склоны гор, на разномастные облака, вздыбленные Гольфстримом, слушал щебетание птиц. Выходил временами на крыльцо, чтобы вяло покурить, присев на скамейку. Без вкуса и куража потягивал местное светлое пивко «Рингнес», собирал ягоды и грибы на ближних склонах гор, а по вечерам брал на ресепшне спиннинг и выходил к городскому маяку побросать пилкер на макрель или треску. Рыбу, правда, в основном отпускал. Себе брал на пропитание хвостик-два, больше и не требовалось, ел он тут мало. И всё время думал, думал… И к середине сентября, в одно холодное дождливое утро, когда за порог выходить стоило только по самой крайней надобности, решил собрать свои растрёпанные мысли в нечто связное. После завтрака Виталий решительно пододвинул стул к столу у окна, достал блокнот-ежедневник, стальную шариковую ручку – подарок Юли на последний День защитника Отечества – и стал быстро набрасывать тезисы своих умозаключений:

«1. Причины, толкающие исламистов к совершению терактов:

а) несовпадение нравственных ценностей ислама и других религий, толкования сути добра и зла (50 %);

б) агрессивная нетерпимость к действиям, которые рассматриваются как оскорбление мусульманских святынь (25 %);

в) фанатичная ненависть к христианам и иудеям, основанная на давних, исторических счётах и законе кровной мести (15 %);

г) желание заработать денег, вырваться из нищеты, осваивая средства, собранные фанатиками на джихад, в том числе у шахидов – обеспечить семью за счёт своей смерти (7 %);

д) борьба исламской цивилизации с иными цивилизациями за жизненное пространство, то есть вариант естественного отбора, дарвинизм (3 %)».

В скобках он попробовал интуитивно оценить значимость, весомость каждой из причин, чтобы выделить главные. А по оконному стеклу всё так же нудно хлестал косой дождь, гонимый ветром с фьорда. Звук барабанящих капель, замешанный на шуме берёз и клёнов, окружавших домик, создавал невыносимо тягостную и одновременно притягательную звуковую атмосферу, располагающую к неспешным медитациям в кругу мыслей и слов, мерного движения шариковой ручки по белой, гладкой поверхности листа… Виталий поводил ручкой над столбиком ранжированных факторов, убедился, что ничего не упустил, и продолжил анализ:

«2. Возможные способы устранения / снижения рисков террористической активности исламистов:

а) создание системы общих ценностей разных религий или как минимум выделение общих ценностей и на этой основе формирование Соглашения о мирном сосуществовании разных религий;

б) подавление участниками Соглашения экстремистских проявлений среди своих сторонников-единоверцев, внутри диаспор;

в) взаимное признание разными религиями (иерархами разных церквей) ошибок прошлого, покаяние, взаимное их прощение и взятие на себя обязательств недопущения подобной практики в настоящем и будущем;

г) содействие развитых стран экономическому и политическому развитию отсталых стран – очагов религиозного экстремизма (но без экспорта революций и насаждения не свойственных форм государства!);

д) перевод цивилизационного дарвинизма на рельсы культурного соревнования-сотрудничества…»

На последний пункт Виталий долго смотрел с глубоким скептицизмом, понимая всю его махровую идеалистичность. Уже собрался было вычеркнуть, но потом махнул рукой и решил оставить: пусть пока поживёт, а там посмотрим. Встав к холодильнику за бутылочкой пива, он вдруг обратил внимание на своё отражение в зеркале, висевшем рядом с входной дверью. На Виталия уставился заросший дикой щетиной, малознакомый и малосимпатичный тип средних лет с глубокими тенями под глазами (спал Виталий плохо), сероватой кожей, яркой прядкой седых волос над левым виском (новообразование последних недель) и двумя глубокими вертикальными морщинами над переносицей. По поводу морщин ему вспомнился анекдот, который любила рассказывать Юля.

У армянского радио спрашивают:

– Почему у мужчин морщины на лбу горизонтальные, а у женщин вертикальные?

На что армянское радио отвечает:

– Потому что жена всегда спрашивает: «Где деньги?» – и сдвигает морщины на лбу вот так. А муж всегда отвечает: «Какие деньги?» – и делает лбом вот так!

Усмехнулся: у него появились морщины женского типа… по Юлиной классификации. Хлебнул пива, перечёл написанное и решительно вывел: «Создание единой мировой религии (ЕМР)» – и дважды подчеркнул эту фразу. Да, именно этот ключ должен открывать все замки и помочь устранить все перечисленные причины терроризма! Стал вспоминать, что слышал про аналогичные попытки. Понял, что без Википедии не обойтись, и включил Интернет. Вот что выдал современный друг любителей халявной сетевой информации. Предтечами Виталия на пути создания ЕМР оказались масоны, Даниил Андреев с «Розой Мира», Елена Блаватская и даже Лев Толстой, супруги Рерихи, манихеи, несториане, Акбар Великий, Соломон, Рамакришна и Вивекананда, либеральные экуменисты, сторонники единой религии бахаи и масса других эпигонов пожиже типа саентологов и дианетиков доктора Хаббарда. В общем, компашка подобралась нешуточная!

А дождь зарядил всерьёз, даже не намекая на окончание в ближайшей исторической перспективе. Так что Виталию ничего не оставалось, как продолжить свои теоретические домашние изыскания. Весь этот день и следующий он просидел в Интернете, вникая в суть и различия основных мировых религий, хитросплетения различных подходов к проблеме создания единой религии. К шести вечера почувствовал дикую усталость в глазах, шее, крестце, потянулся с наслаждением и хрустом, глянул за окно: над сине-фиолетовыми грядами холмов за фьордом небо было исполосовано алыми перьями заката, пронзавшими мокрую вату дождевых облаков. Дождь прекратился, деревья вокруг стояли понурые и обвисшие, как провинившиеся мальчишки, загулявшие по пути из школы домой и попавшие под ливень.

Виталий включил свет, сварил кофе, чтобы встряхнуться, затем надел резиновые сапоги, куртку из гортэкс и вышел прогуляться по вечернему городу, чтобы проветрить мозги и неспешно обдумать наработанное за день. Построения других авторов определённо не устраивали его либо своей практической нереализуемостью, либо как априори коммерческие проекты, не имеющие ничего общего с целью ЕМР. За этими мыслями Виталий медленно прошёл по набережной извилистого канала, рассекавшего старый город надвое, посмотрел на норвежских детей, которые в канале на маленьких яхтах типа «Кадет» жизнерадостно осваивали азы управления парусом. Подумал: «Вот это они и есть – здоровые наследники норвежских традиций! Вот правильный генотип будущего этой страны!» Вздохнул и неспешно почапал по живописной каменной лестнице на обзорную площадку в двухстах метрах над городом – его любимое место в Олесунне. Отсюда открывался безумно захватывающий вид, представленный во всех путеводителях по Норвегии. Под ногами на нескольких островах, уходящих к горизонту, лежал чудный город, похожий на печатный пряник своими разноцветными фасадами домов, построенными сто лет назад. Говорят, германский кайзер Вильгельм, большой любитель норвежской природы, частенько отдыхал здесь летом и после одного из пожаров, спалившего всё старое деревянное поселение, выделил личные средства на воссоздание центра Олесунна, но уже в камне. И благодарные норвежцы воплотили замысел кайзера в немецком романтическом стиле «югенд», изваяв один из красивейших городов планеты…

У Виталия вдруг сами собой связались в уме рифмованные строки:

К моей душе страна фиордов
Подведена как шнур бикфордов!

Он похвалил себя за оригинальную рифму. Подумал, хорошо бы развить как-нибудь эту тему и написать красивое романтическое стихотворение, посвящённое этому удивительному городу (давненько он не писал стихов). И тут же легко сформулировал для себя в словах то, что два последних месяца так его томило и не давало покоя: «Смысл жизни – это же так просто! Он – в достижении великой и благородной цели, которую ты перед собой ставишь! И пусть моей целью будет создание единой мировой религии как новой философско-этической системы, способной объединить все частные религии, убить вражду и ненависть одних людей к другим. А главное – надо придумать механизм её реализации, найти сторонников, способных осуществить эту идею! И это будет лучшим памятником Юле. И тогда её жертва и моя жизнь не будут напрасными…» Он удивился ясности и простоте возникшего решения и понял, что оно-то и составляет отныне цель и смысл его жизни.

Спустившись по той же лестнице вниз, Виталий решил завершить прогулку привычным путём – дойти до городского маяка, караулившего вход в бухту пассажирского порта. По мере приближения к цели придумал ещё один фрагмент будущего стишка:

Друзья, дела свои засуньте
Куда подальше, а пока
Я соберу вас в Олесунне
У городского маяка!

На волнорезе, как обычно, стояли рыбаки, они методично забрасывали снасти в сторону моря и выбирали их волнообразной проводкой, но клёва не было – видимо, сказывалось всё ещё низкое атмосферное давление. Виталий ощутил привычный рыбацкий зуд в ладонях – захотелось и самому испытать счастье поклёвки, и он пожалел, что не захватил спиннинг. Присел на скамейку с краю, стал с интересом наблюдать за манипуляциями ближайшего удильщика.

Просто поразительно, как природа умудряется производить похожих друг на друга людей! Ближайшим рыбаком оказался молодой рослый парень, удивительно смахивающий на немецкого теннисиста Бориса Беккера в пору его триумфального шествия по кортам мира. Рыжие короткие волосы, голова без шапки, рыжие брови и ресницы, светлая, красноватая кожа, не приспособленная к загару, светло-серые глаза… Беккер-плюс мощно, но неспешно закидывал снасть и так же мерно её вываживал, без особого, впрочем, результата. Похоже, смысл рыбалки он видел в самом процессе, а не в трофеях. По крайней мере, внешне он никак не проявлял досады или нетерпения от пустых проводок. Виталий обратил внимание на его качественную экипировку: куртка, штаны, кроссовки – всё было отмаркировано профессиональными брендами и рассчитано на суровые норвежские погоды. Рыбак заметил, что незнакомец его пристально рассматривает, обернулся и, улыбнувшись доброжелательно, что-то сказал по-норвежски.

– Извини, не понимаю! – ответил Виталий на английском и развёл руками.

– А, так ты не местный? Хочешь попробовать побросать спиннинг? – перешёл на хороший английский Беккер-плюс и протянул Виталию удилище.

– Да нет, спасибо, у меня свой есть, просто лень идти за ним в кемпинг.

– Ты не из Польши? – спросил рыбак.

– Нет, из России. А почему ты решил, что я поляк? По акценту?

– А здесь в округе много народу из Гдыни и Гданьска – корабелы, на наших верфях работают.

Рыбак собрал снасти, подошёл к Виталию, протянул руку:

– Меня зовут Кнут.

– Виталий.

Обменялись рукопожатиями, Кнут присел рядом.

– Пора закругляться, пойду домой, тётя меня на ужин ждёт.

– Ты тут живёшь?

– Последние годы живу в Бергене, в университетском кампусе. А тут живёт моя тётя, у которой я воспитывался. Родители у меня рано погибли, в автомобильной катастрофе, я их почти не помню. Тётя Марта меня вырастила, дай Бог ей здоровья.

– Учишься в университете?

– В аспирантуре. Работаю над диссертацией. Я математик, точнее матфизик.

– А я журналист.

– Что-то пишешь про наши места? Для России?

– Нет… Просто отдыхаю здесь. В отпуске. Собираюсь с мыслями…

– А, у нас хорошо отдыхать. И мысли хорошие тут приходят часто! – Кнут засмеялся. – Сам много раз проверял!

Улыбка у него была, что называется в дамских романах, широкая, открытая и располагающая.

– Это я почувствовал. Кое-какие мысли уже нашёл, буду их дальше думать.

– А, ну-ну… Ты один, без подруги?

– Один.

– Слушай, завтра воскресенье, и я собираюсь на катерке смотаться в Йорунд-фьорд на рыбалку. Хочешь составить мне компанию?

– С удовольствием!

– Ну, тогда будь вон на том причале в девять утра – я тебя подхвачу на борт, о'кей?

– О'кей!

– Отлично! Не забудь снасти и одежду по погоде – тут всё может быть. Перекус я возьму.

Они попрощались. Кнут упаковал спиннинг в чехол и лёгкой походкой, насвистывая что-то себе под нос, пошагал вверх по булыжной мостовой. По всему чувствовалось, что человек он жизнерадостный и сегодня у него отменное настроение.

Утро следующего дня не отличалось теплом и ясностью перспектив. На расстоянии вытянутой руки над головой клубились одутловатые облака, казалось, что с минуты на минуту они разродятся нудной моросью. Свежий ветерок подталкивал к желанию поднять воротник или набросить капюшон куртки. Видимость осложнялась белёсой мутью, клубившейся над волнами фьорда. К пирсу подрулил небольшой красно-белый катер с тентовым верхом и свободным пятачком на корме, приспособленным для манипуляций со снастями при рыбалке. Виталий перебрался на борт, где его радостно встретил Кнут:

– Привет, Виталий! Устраивайся рядом… Пройдём вверх по фьорду примерно с час-полтора в район Саэбо – там у меня пристреляны отличные банки, где всегда есть треска и сайда! Конечно, мористее было бы поинтересней, но сегодня там штормит, безопаснее уйти под защиту гор, в глубь фьорда. Да, возьми вот – надень спасательный жилет!

Виталий надел оранжевый жилет, умостился рядом с Кнутом на пассажирском сидении и с интересом завращал головой по сторонам, рассматривая из-за ветрового стекла открывающиеся то слева, то справа умопомрачительные виды гор, отвесных стен и длинных водопадов, чудесных бухточек, уютных островков. Там-сям на урезе воды стояли неприметные хохлатые цапли, карауля зазевавшихся рыбёшек; вдоль берега сторожко курсировали утки с подросшими выводками утят. Глядя на закруглённые скулы утёсов, Виталий подумал, что, растай сейчас километровой высоты ледники Антарктиды или Гренландии, глазу открылась бы точь-в-точь такая же картина узких глубоких ущелий-фьордов, заполненных изумрудно-синей водой.

Шли так довольно долго, и наконец Кнут сказал:

– Ну, вот тут и начнём! Доставай снасти на троллинг! Проверим, как тут с макрелью сегодня.

Он перешёл на самый малый ход, и вскоре оба рыбака выставили удилища по сторонам катера, опустили в воду тяжёлые пилкеры с гирляндами крючков и пластиковыми наживками и пошли вдоль правого берега фьорда. Барражировали так с полчаса, но, кроме пяти небольших скумбрий да веретенообразного саргана с зелёным хребтом, особых успехов не стяжали.

– Так, меняем тактику! – решительно сказал Кнут. – Переходим на вертикалку!

Они отошли на полкилометра от берега, примерно на середину фьорда. Кнут показал на экране эхолота резкий свал глубин на подводной отмели – от тридцати до двухсот метров, заглушил мотор и встал в дрейф.

– Тут нас ждут крупные трофеи! – многообещающе заявил он.

Однако за следующие полтора часа оба сподобились вынуть лишь по четыре средненьких сайды на два-три килограмма да по треске, сканируя толщу фьорда на вертикалях. В общем, ломового вала трофеев не случилось, но Виталий и этому улову был рад – опыт рыбалки в фьордах с лодки был у него впервые. Тем временем облака поднялись повыше, начало проглядывать голубое небо, ветерок стих, ощутимо потеплело.

– Через час-полтора подойдёт хороший клёв – погода меняется! – сообщил Кнут, задумчиво глядя в небо и почёсывая рыжую щетину на кадыке. – А пока есть предложение сойти на берег отдохнуть и перекусить.

Причалили у деревянных столиков зоны отдыха с удобным невысоким пирсом. Один из столиков занимала мусульманская семья, неподалёку стоял старенький «Опель-Кадет». Отец, жена и трое детей, похоже, остановились перекусить у дороги. Кнут вынес на скалистый берег сумку с провизией, Виталий – свой рюкзачок с перекусом, поприветствовали соседей и занялись

приготовлениями. Через пару минут на столе возникла скатерть-самобранка с термосами и пластиковыми контейнерами. Тётя Марта собрала племянничка в поход основательно! Из сумки были извлечены отварной картофель с укропчиком и отбивные в кляре, домашние маринованные огурчики, кофе, яблочный пирог-шарлотка с корицей и хрустящей корочкой. Виталий внёс в праздник желудка со своей стороны термос с чаем и лимоном, а также дары ближайшего супермаркета – шоколадку, булку с изюмом, ветчинную нарезку.

– Хорошо сидим! – минут через пятнадцать сообщил он Кнуту старинное русское выражение маленького застольного счастья. – А чем ты занимаешься, какой темой матфизики?

Кнут отхлебнул кофе, неспешно прожевал шарлотку, внимательно посмотрел на Виталия:

– Вопросами пространства и времени!

– Это как?

– Чтоб ты понял, придётся потерпеть мои объяснения минут десять – пятнадцать! Готов? Значит, так. Год назад я опубликовал в журнале «The Science & Future» статью «Ортогональная топология многомерного временного континуума». Это, собственно, основная канва моей будущей диссертации. В космофизике есть понятие «точка сингулярности» – момент времени, когда произошёл Большой взрыв. С него якобы берёт отсчёт история развития нашей Вселенной.

– О, это даже я слышал! – кивнул Виталий.

– Отлично! Так вот, в момент прохождения точки сингулярности у материи Вселенной должны быть неимоверно большие температура и плотность, если верить уравнениям специальной теории относительности (СТО). И вот уже эти характеристики СТО не описываются. Поэтому гипотезе Большого взрыва требуются объяснения, какая-то новая физическая и математическая модель для состояния «точки сингулярности». Я сделал предположение, что Вселенная имеет не четыре, а двенадцать измерений: три временны?е Т-оси, составляющие ортогональную временную систему координат, и девять пространственных измерений – по три на каждой Т-оси. То есть в совокупности – три четырёхмерные временные ветви, или Т-ветви. Причём каждая Т-ось свёрнута в эллипс, и единственная общая точка всех осей – точка сингулярности. Это означает, что события на каждой Т-оси проходят некоторый цикл, который завершается свёртыванием подпространства данной Т-ветви и новым Большим взрывом в точке сингулярности.

– Погоди, – вставил вопрос Виталий, – а куда же переходит сжатая материя после взрыва?

– Молодец, хороший вопрос! – похвалил Кнут. – Я предполагаю, что в результате этого взрыва свёрнутая материя перераспределяется между всеми тремя Т-ветвями в случайном порядке, хотя не исключён какой-то более сложный механизм перераспределения – это предмет отдельных исследований. В итоге я назвал такое пространство Обобщённым Пространством или ОП. Все двенадцать осей между собой связаны уравнением пространственно-временного континуума, или уравнением состояния. Для математического описания движения объектов в этом мире используются уравнения, аналогичные уравнениям Лагранжа, в которых центр системы координат привязан к перемещающейся точке.

– Это мне ни о чём не говорит, – вздохнул Виталий.

– Да это и не важно, следи за основной мыслью. Видимый нам мир – это лишь одна из трёх Т-ветвей ОП, то есть мы в нашей Вселенной живём в трёхмерном пространстве, нанизанном на одну из трёх Т-осей. В моей гипотезе материальные объекты как единое целое в каждый момент времени существуют только в одной Т-ветви. Уравнения математической физики, описывающие природные процессы в нашей четырёхмерной Вселенной, это частный случай уравнений состояния, относящихся к двенадцатимерному ОП…

– Круто! – восхитился Виталий невероятной картине мироздания, хотя не понял и половины сказанного. – И как твою статью оценила мировая научная общественность?

Кнут вздохнул:

– Статью в научном мире в основном раскритиковали. Гипотезу мою восприняли как чисто теоретическое упражнение, игру ума, не имеющую практической перспективы. Но мэтры похвалили «молодого автора» за смелость воображения, посоветовали меньше читать фантастики и больше заниматься теоретической подготовкой.

– А как ты пришёл к таким революционным предположениям?

Кнут ещё отхлебнул кофе, усмехнулся:

– Учителя были хорошие! И сейчас мой научный руководитель, доктор философии, профессор Рюне Торск в Бергенском университете ведёт группу очень перспективных молодых исследователей, которых, думаю, ты скоро увидишь в списке лауреатов премии Нобеля! Ладно, погода наладилась, пошли продолжим наши опыты над фьордом! А при случае расскажу ещё детали моей гипотезы, если тебя это заинтересовало.

– Очень! У меня тоже есть кое-какие соображения… э-э, фундаментального свойства. Тоже хочу тебе рассказать, узнать твоё мнение.

– Да? – обрадовался и удивился Кнут. – Ну, тогда предлагаю вечером поужинать у нас, там и продолжим семинар!

В течение ближайшего получаса Кнут вытащил-таки сайду под девять килограммов, и рыбаки решили, что этого на сегодня более чем достаточно. К тому же оба потеряли по пилкеру с гирляндой наживок из-за донных зацепов. Они сместились к берегу и ловили напротив водопада, и, видимо, на дне было изрядное количество топляка.

– Ну что ж, – философски заметил Кнут, – всемирный закон компенсаторного замещения работает железно, хотя он и метафизический!

– Это как?

– Море нам дало – море у нас и взяло! И хорошо, что только пилкерами…

Тётя Марта оказалась маленькой черноглазой хохотушкой лет пятидесяти пяти. «Странно, – подумал Виталий, – у неё совершенно не норвежский типаж. Ей бы в самый раз в Сочи или Ялте на набережной, среди хохлушек или кубанских казачек. Откуда она тут такая? Тем более если родная сестра мамы Кнута. У племянника её глаза светло-серые, почти синие, а у этой – чёрные как уголья, словно её дедушка турецким пашой был…»

Тётя Марта, впрочем, недолго занимала внимание Виталия, так как, приняв его и усадив за чайный столик на террасе у дома, перебросившись с Кнутом несколькими фразами по-норвежски, села в серебряный «Ауди-4», послала ребятам воздушный поцелуй и убыла к подруге Элен на день рождения.

– Тётя – сводная сестра мамы, – пояснил Кнут, – её мама – моя бабушка Хильда, первый раз была замужем за русским, бывшим военнопленным. Его звали Руслан. Он после войны остался в Норвегии. Правда, дед Руслан был уже очень болен и прожил недолго, но Марту родить успел. Бабушка Хильда вышла замуж через пару лет во второй раз, уже за моего деда Клауса. Так что тётя Марта наполовину русская!

– Скорее, украинка, молдаванка или черкеска, судя по южной наружности, – заметил Виталий.

– А, ну это может быть. Но здесь ваши региональные тонкости не различают, для нас это всё равно. Её здесь считают русской.

«Россия – родина слонов! – вспомнил Виталий анекдот хрущёвских времён и усмехнулся. – А тут получается, Россия – родина норвежцев!»

Кнут и Виталий с воодушевлением подъели выставленные тётей Мартой холодные закуски из макрели (что-то солёно-копчёное, залитое пикантным маринадом и приправленное кинзой) и вяленую оленину с брусничным вареньем. Постепенно на веранде стало прохладно, и собеседники перебрались в дом, в гостиную. Расположились в кожаных креслах-качалках, весьма способствующих неторопливой беседе. На журнальном столике выставили кофейные принадлежности. Кнут включил фоном негромкий джаз Диззи Гиллеспи, и они продолжили разговор.

– Виталий, ты мне хотел рассказать что-то фундаментальное…

– Да, сейчас. Начну с моей истории. Истории любви… и смерти.

И он рассказал о том, что предшествовало трагедии в кафе «Сан-Суси», о теракте и гибели его возлюбленной, о своём решении посвятить жизнь созданию единой мировой религии, которая примирила бы религиозных экстремистов всех мастей. И это было бы лучшим памятником Юле… Кнут слушал молча, очень серьёзно, опустив глаза и как бы боясь даже взглядом разрушить атмосферу откровенности и пронзительной окрылённости, в которой парила душа Виталия во время исповеди. Когда он закончил, они помолчали с минуту, затем Кнут произнёс:

– Виталий, прими мои искренние соболезнования по поводу гибели твоей девушки. Это ужасно! Я полностью поддерживаю тебя в намерении построить новую, единую религию, хотя у меня тут есть пара сомнений, но о них потом. Кстати, три года назад, во время теракта Брейвика, у меня погиб хороший знакомый, работавший в том злосчастном международном летнем лагере… Так что я не понаслышке знаю, что такое терроризм и смерть дорогих тебе людей… Но давай хотя бы наскоро подумаем, с чего стоит начать построение этой религии? Ты что-то уже наработал, признавайся?

– Ты прав. Я много думал на эту тему, пока лежал в госпитале и больнице. И здесь тоже уже две недели только про это и думаю. Вот послушай, как я себе представляю эту задачу…




Глава 3. «Оазис»







Виталий налил себе чаю с малиной, отхлебнул и продолжил:

– Для начала, что такое, на мой взгляд, религия. Я её определяю как систему понятий об устройстве мира и смысле жизни человека, а также кодекс норм поведения, отвечающих установленному религией смыслу жизни. Вот. Мне такая трактовка нравится больше других.

– Не возражаю, – заметил Кнут, смачно надкусив яблоко, – звучит логично.

– Идём дальше. Характерной чертой религии является догматический характер её базовых постулатов, принимаемых на веру, то есть бездоказательно. Где не хватает научных знаний, белые пятна в представлениях о законах природы заполняет религия как паллиативная модель мироустройства. Слепая вера – основа религии.

– О! Именно слепая вера! Это ты точно подметил. А давай я попробую экспромтом продолжить твою мысль с этой точки. Вот, смотри, что я думаю. Функциональная роль религии – это аналог операционной системы (ОС) в кибернетической системе. Согласен? Ведь именно ОС отвечает за логику принятия решений на каждом шаге вычислительного процесса. То есть религия даёт оценку «хорошо / плохо» при выборе религиозным человеком каждого конкретного решения из альтернативных.

– Хорошо, Кнут! Я тоже об этом думал. Но я бы ещё заметил, что религия также выступает как способ самоидентификации народов по признаку одинакового понимания законов мироздания и смысла жизни. Общность по религии помогает им объединяться в борьбе за жизненное пространство и продление рода.

– Да, Виталий, и с этим не поспоришь. Но мне ещё кажется, что причины существования различий в религиях разных народов – в неоднородности человечества и неравномерности его развития в отдельных географических зонах, различии географических условий проживания, культур и исторических этапов развития. Кратко назову это «географический фактор».

– Кнут, а давай порассуждаем, почему так живучи религиозные представления, несмотря на бурное развитие наук?

– Давай! Мне кажется, пока существует дефицит жизненных ресурсов – денег, энергии, воды, еды, жизненного пространства, женщин и т. д., различные группы людей или народы будут соперничать, даже враждовать, воевать за право обладания необходимыми им жизненными ресурсами. Это соперничество может основываться на религиозной почве, а может и нет. Для борьбы с конкурентом или врагом требуется сплочение, объединение сил народа. И религия здесь выступает как дополнительный – иногда главный – механизм сплочения и самоидентификации, позволяющий распознавать человека по признаку «свой / чужой». Вспомним обращение вашего Сталина за помощью к православной церкви в первые месяцы Великой Отечественной войны, хотя, как известно, тогда церковь была гонима.

– А ты хорошо знаешь нашу историю! – усмехнулся Виталий.

– Это вещи общеизвестные, – махнул рукой Кнут и продолжил: – Объединяющим механизмом в борьбе народов за жизненные ресурсы может быть религия, а может – чувство попранной справедливости, жажда возмездия, реванша, оскорблённая гордость. Например, многовековой конфликт евреев и арабов вокруг Храмовой горы в Иерусалиме – это неурегулированная конкуренция за доступ к собственным религиозным святыням, расположенным в одном и том же месте. И историческая память об обильно пролитой обеими сторонами крови здесь служит для каждого народа энергетиком, подпитывающим упорство в противостоянии с конкурентом. Закон кровной мести в общенациональном и историческом масштабе это вообще самый сильный двигатель возмездия обидчику. О причинах вражды и о том, кто первым бросил дохлую кошку в огород соседа, вопрос уже не стоит. Он уже неразличим для обычного зрения, так как лежит где-то глубоко на дне рек пролитой крови.

– Нет возражений! – оценил Виталий мысль и подхватил её: – Я бы назвал ещё один спусковой крючок вражды между народами – гордыня. Она может проявляться в форме национал-фашизма, или шовинизма, или другой политики, основанной на убеждении, что твоя нация самая-самая крутая и наиболее достойная лучшей доли в мире, достойная властвовать над другими народами. Это гипертрофированное проявление естественного стремления народа к физической безопасности и комфорту, но принимающее опасную форму стремления к мировому или региональному господству. Эта болезнь излечивается только через приобретение человечеством иммунитета после тяжёлых периодов мировых войн и многомиллионных жертв.

– Хорошо, принято! – одобрил и этот пассаж Кнут. – Я бы ещё добавил, что частная, но не мене важная причина вражды – это несовпадение культурных и религиозных ценностей, норм поведения и критериев дозволенного в странах, исповедующих мультикультурализм, активно принимающих большие массы иммигрантов с иной культурой. Закон перехода количества в качество здесь срабатывает таким образом, что, когда иммигрантов было несколько тысяч, принимающая страна могла себе позволить продолжать жить по старым привычкам, не оглядываясь на новичков, которых здесь Христа ради приютили и спасли от голода. Когда же в районах компактного проживания иммигрантов их стали десятки, а то и сотни тысяч, они начали обижаться и консолидированно отвечать актами агрессии на поведение хозяев, оскорбляющее их нравы, их святыни.

– Да, – подхватил Виталий. – Но хозяева забыли старую истину: не стоит швырять камни в соседа, если сам ты живёшь в стеклянном доме. А тем более если ты соседа своего пустил жить в свой хрупкий стеклянный дом! Пусть даже швыряние камней это твой национальный обычай и для тебя он является символом твоей свободы, гордости и независимости. Новое количество создало новое качество жизни, и против этого закона диалектики не попрёшь! Я бы провозгласил главным лозунгом мультикультурализма взаимное приспособление, выработку нового кодекса поведения в условиях мультикультурной среды. За нежеланием видеть эти причины кроется, опять же, национальная гордыня…

– А давай как-то назовём наш с тобой проект! – проговорил Кнут. – Для определённости и краткости.

– Операция «Ы», – усмехнулся Виталий.

– Почему «Ы»? – слово в слово повторил Кнут знаменитую фразу директора склада из фильма Гайдая.

– Чтоб никто не догадался! – рассмеялся Виталий, уже не в силах сдерживаться. Потом объяснил опешившему Кнуту причину своего веселья и снова стал серьёзным.

– Как тебе название «Проект “Оазис”»? – предложил Кнут. – Цветущая земля, окружённая безжизненной пустыней. К ней бредут караваны и путники, измученные жаждой…

– А что, неплохо звучит, хороший образ и название хлёсткое! – согласился Виталий. На том и порешили. А для вящей краткости назвали идею «Проект “О”».

Около одиннадцати вечера во дворе раздался тихий шум мотора, по окнам мазнули фары тётиной «ауди». Марта Руслановна вошла в гостиную весёлая и энергичная:

– Мальчишки! Вы ещё не спите? А я вам от Элен презент привезла!

Она сняла с полки серебряную салатницу, выставила на стол и эффектно высыпала в неё из контейнера изрядную порцию устриц.

– Попробуйте – свежие, средиземноморские. Это божественно!

После ужина Кнут подвёз Виталия до кемпинга и, прощаясь, предложил:

– Виталий, у меня до возвращения в университет осталась ещё неделя каникул, и я собираюсь провести её в горном парке Йотунхеймен. Там у меня заказан номер в кемпинге. Завтра я собираюсь туда переехать – это около двухсот километров отсюда. Моя подруга Лиза, из Бергена, приболела, приехать не сможет. Так что как раз одно место в комнате освободилось. Не хотел бы ты составить мне компанию? Погуляем вместе по горным тропам, подышим свежим осенним воздухом, продолжим наше обсуждение проекта «О» – тем более что мы подошли к самому главному: чем насытить содержание новой религии и какой придумать план её распространения по миру?

– Отличная мысль! Спасибо, присоединюсь с удовольствием! – обрадовался Виталий.

Парк Йотунхеймен располагается неподалёку от города Лом и отличается тем, что на его территории находится высшая точка Норвегии – вершина Галлхёпигген, 2469 метров над уровнем моря. В кемпинг «Спитерстулен» у подножия вершины ведёт неширокая асфальтовая дорога, местами делающая крутые виражи серпантина. Сама турбаза разместилась на высоте 1100 метров. Вокруг центрального каменного здания администрации и столовой сгрудились деревянные спальные корпуса и отдельные домики. Рядом шумит мощная горная река, через которую подвесной мостик ведёт в заречье – палаточную часть кемпинга со своим социальным блоком (кухня, кают-компания, душ, туалет – стандартный набор услуг). Номер в корпусе оказался небольшим, буквально три на три метра, в одно окно, с двумя простыми деревянными кроватями-топчанами и небольшим столиком между ними. В холле всю торцевую стену от пола до потолка занял змеевик батареи водяного отопления, предназначенной для сушки промокшей одежды постояльцев.

– Я тут бывал пару раз ещё в скаутском лагере, школьником, – объяснил Кнут Виталию по дороге. – Остались самые лучшие воспоминания! Мы две недели ходили в походы, отрабатывали технику скалолазания и ледолазания, страховку, ориентирование и выживание в горах, первую помощь пострадавшему, собирали гербарии, делали три восхождения… Какие у нас инструкторы классные были! А дискотеки! У меня тут даже первая любовь случилась в четырнадцать лет. Её звали Улла, на два года старше меня, пловчиха из Тронхейма. Сейчас она за сборную Норвегии выступает, перезваниваемся иногда.

Кнут вздохнул и замолк, погрузившись в романтические воспоминания золотого детства. При регистрации выяснилось, что кемпинг уже полупустой, дорабатывает последнюю пару недель и закрывается на межсезонье, до Рождества и зимних лыжных каникул. Окрестные горные склоны уже покрыл свежий снег, регулярно подсыпавший вершинам своих седин по ночам, когда температура воздуха наверху уверенно уходила в минус. Травяные склоны в нижней части гор поражали глаз всевозможными оттенками красного – от нежного жёлто-оранжевого до агрессивного бордово-брусничного.

– Какая красотища! – не уставал озираться и ахать Виталий.

Разместив вещи и пообедав в просторной столовой, товарищи взяли рюкзачки, оделись по-походному и вышли прогуляться вверх по пологой долине, уходившей на юг к невысокому перевалу. От кемпинга вела туристская тропа, хорошо натоптанная и обильно отмаркированная турами и камнями с красной литерой «Т» – даже если не захочешь, увидишь, куда идти!

– Божественно! – в очередной раз проговорил Виталий, рассматривая открывающиеся по сторонам виды боковых долин и ущелий.

– Я рад, что тебе нравится! Вот ты упомянул Бога. А что ты думаешь по Его поводу? И какую роль в будущей единой религии Он должен занимать, что скажешь?

Они неторопливо шагали параллельными курсами, плечо к плечу, по широкой грунтовой тропе и продолжали рассуждения.

– Я полагаю, что Бог для верующих – это обобщённая, неперсонифицированная метафора всемирной первопричины, – ответил Виталий. – И хотя Его присутствие на Земле в разных религиях олицетворяют Его провозвестники, читай: пророки – Иисус, Мухаммед, Будда, – под понятием «Бог» верующие понимают все те причинно-следственный связи, управляющие миром, которые скрыты от научного знания. То есть мы снова приходим к функции религии как суррогату, временному заместителю научного знания.

– А как ты видишь роль Бога в единой религии? Ведь все современные мировые религии стоят на догме монотеизма, единобожия. Следует ли сохранить эту концепцию или, может, разумнее вернуться к системе политеизма, многобожия, как это было у древних греков, римлян или славян, например?

– Ты знаешь, я думаю, по мере отмирания государства человечество всё меньше будет нуждаться в монотеизме, ведь он возник и насаждался в периоды, когда народам требовалось укрепить в государствах единоначалие, консолидироваться в борьбе за выживание или против внешнего врага. Чем централизованнее власть в государстве, тем больше она нуждается в монотеистической религиозной подпорке. Но отмирания государства и религии ещё долго не случится, гражданское общество вряд ли в течение нескольких поколений вытеснит государство на периферию жизни даже в самых развитых и стабильных странах. Я уже не говорю о странах с неустойчивой политической и экономической ситуацией. Поэтому, мне кажется, в единой религии надо пока что опираться на монотеизм как неизбежный компромисс между наукой и традицией. Стоит только насытить его содержанием, гуманным и бесконфликтным для разных народов.

Немного помолчали, обдумывая этот важный смысловой камень в фундаменте их проекта. Потом Кнут сказал:

– Нет сомнений, что религия постепенно вытеснится научным знанием, как тьма светом. Проблема в том, что главные вопросы естествознания и философии: кто мы и откуда пришли? как зародилась жизнь? что такое душа и разум? куда мы идём? в чём смысл и цель жизни человека? – наукой будут решены, вероятно, ещё не скоро, и это надолго оставляет место для религиозных (теистических) трактовок законов мироздания и мистического определения смысла жизни на Земле. Кстати, непримиримость человеческого разума с физической смертью провоцирует человека принимать сладкую сказку религий о бессмертии души. Это один из главных рычагов вовлечения человека в систему религиозных представлений.

– Молодец! Очень правильная мысль! – оживился Виталий. – И что из этого следует?

– Поэтому теоретически возможный путь борьбы с религией – найти ответ на эти Главные Вопросы Человечества, открыть глаза миру! И тогда у религий отпадёт мировоззренческая функция, останется лишь нравственно-этическая или мемориально-традиционная, объединяющая племена и народы на культурно-этической почве или по ностальгическому признаку общей истории. А это будет означать уже совсем другое, гораздо более слабое влияние религий на массовое сознание, и потенциал конфликтности на религиозной почве существенно снизится. Следовательно, необходимо всемерно развивать естественные науки, проясняющие механизмы мироздания. Это – стратегия.

– Ну, хотя я с тобой концептуально полностью согласен, об этом в единой религии говорить не получится, – возразил Виталий. – Иначе надо на ней ставить крест и призывать всех к атеизму и просвещению, а к чему приводит атеизм как государственная политика – мы уже убедились на примере одной немаленькой страны…

– Согласен, – ответил Кнут. – Эволюция познания – улита медленная, доползёт до желанной цели, по всему видно, не скоро. Следовательно, другая, тактическая задача может заключаться в том, чтобы не придумывать новую религию взамен старых, традиционных, а найти общее поле этических и мистических ценностей, на котором получится возвести фундамент единения и дружбы народов, преодоления конфликтности. Например, на этой основе найти, объявить частные святыни отдельных религий святынями общими, организовать к ним общее уважение, паломничество, общие молебны, общие новые ритуалы…

– Слушай, а это мысль! – загорелся Виталий. – Это наглядно можно изобразить моделью ромашки – общая базовая сердцевина и непересекающиеся лепестки частных традиций и верований на периферии, имеющие лишь историческое значение для каждой из религий. И не надо никого объединять, и лепестки драть не следует – за исключением удаления тех частей, которые поражены гнилью и заразой и угрожают здоровью соседей пропагандой агрессии и нетерпимости к людям иных вероисповеданий. И всё же смысловой сердцевиной всех религий является движение души к Богу, в объятия первоисточника, так сказать. А чем заменить этот посыл, если внедрять идею нашей «ромашки»?

Кнут некоторое время шёл молча, пожёвывая травинку. Остановились, присели у ручья на привал, хлебнули хрустальной ледниковой воды, сжевали по бутерброду.

– У меня пока нет ответа на этот вопрос, – наконец проговорил Кнут. – Надо подумать. Но ещё я хочу заметить, что все церкви объявляют проекты единой религии ересью и стращают тем, что это попытки возвести на трон сатану и заставить людей поклоняться ему. Церкви, сдаётся мне, будут яростно бороться против единой религии, так как это ведёт к уменьшению их влияния на прихожан, угрожает их доходам и экономике. Подрубает кормовую базу, короче говоря. А этого ни один бизнес, пардон – церковь, не потерпит.

Так, неспешно, за разговорами, Кнут и Виталий добрели до моренного озерца диаметром метров в сто, подпиравшего взлёт тропы к перевалу. В центре водоёма высился небольшой островок, на котором чудом угнездился чубчик полярной берёзы. Из-за перевала грозно поднимались башни кучевых облаков неприятного свинцового оттенка.

– Слушай, Виталий, давай-ка махнём обратно в кемпинг, – обеспокоенно предложил Кнут. – Что-то мне эти облака не того… Как бы они серьёзно не подмочили нам репутацию на обратном пути!

Но, как ни торопились туристы, им не хватило получаса, чтобы опередить дождь! Сзади неожиданно налетел ветер, задул в хвост и гриву, придавил косматым туманом, сыпанул крупным дождём. В общем, на базу приятели явились изрядно промокшими и сполна оценили мудрость устроителей кемпинга, предусмотревших в туалетах горячий душ, а в холлах корпуса – змеевики сушилки.

Нудный дождь зарядил на весь следующий день, убивая на корню малейшее желание совать нос на улицу, где температура воздуха упала до трёх градусов Цельсия. Все немногочисленные обитатели лагеря сидели в гостевом холле главного корпуса в мягких креслах, расположенных лепестками вокруг низких столиков. Пол холла укрывал светло-серый немаркий ковёр, посетители были в носках, оставив уличную обувь и куртки в прихожей. Умиротворяюще потрескивал камин, по комнате растекался аромат берёзовых дров, тихо звучала музыка – что-то небесно-симфоническое, из Вивальди или Грига. По широченным окнам фасада текли потоки воды, за ними в верховьях долины вибрировала и едва угадывалась даль, окрестные вершины целиком исчезли за облаками. Виталий и Кнут просмотрели новости в Интернете, почитали книги, полистали фотоальбомы местной библиотечки, поиграли в шахматы. Виталий остановил шахматный мазохизм на счёте 7:0, хотя в школьные годы играл по второму разряду. В промежутках между этими занятиями несколько раз заходил разговор о проекте «О». Надеялись на улучшение погоды, прогноз которой администрация вывесила на доске объявлений: на завтра обещали плюс семь и солнце внизу, на уровне вершин – до минус пяти. Было решено вписаться в это погодное «окно» и с утра предпринять восхождение на высшую точку Норвегии, гору Галлхёпигген. По описанию и по воспоминаниям Кнута, путь должен занять семь-восемь часов, но, с учётом свежевыпавшего наверху снега, надо было рассчитывать на все десять.

Вышли в восемь утра, хорошо загрузившись на завтраке и прихватив с собою термос с горячим куриным бульоном, усиленные бутерброды, шоколад, фонари, карту, компас – на случай густого тумана и непредвиденных блужданий вокруг тропы. Виталий взял на прокат крепкие горные ботинки, непромокаемую куртку покрепче его гортэкса, вязаную шапочку, тёплую куртку-флиску и перчатки, а также пару трекинговых палок – по совету Кнута. Термобельё и трекинговые носки просто купил – для восхождения и в целом на будущее. Кнут всем необходимым инвентарём запасся ещё дома.

Утро оказалось облачным, но без дождя, в разрывах облаков угадывалось будущее солнце. Первый снег на крутой тропе встретился уже после трёхсот метров набора высоты – сначала он лежал порошей, потом встал сплошным слоем в палец толщиной и очень скоро превратился в настоящий снежный покров глубиной по щиколотку. Тем не менее шагалось легко и непринуждённо, тропа была густо маркирована знаками «Т», от каждой марки виднелись как минимум две следующие в обоих направлениях – и вверх, и вниз. И снова ритмичное движение по тропе стимулировало в горовосходителях мыслительный и вербальный процесс, и они продолжили рассуждения на тему проекта «О».

– Кнут, смотри, – начал разговор Виталий. – Вот мы уже несколько раз касались смысла жизни как центрального элемента всей концепции единой религии. У тебя-то самого какие соображения на этот счёт?

– Я ждал от тебя этого вопроса. Но начну отвечать из-за угла. Точнее, со встречного вопроса: что ты думаешь… о душе?

– О душе? – удивился Виталий.

– Да, именно. О том, что якобы покидает тело человека после его физической смерти.

– А какое отношение душа имеет к смыслу жизни?

– Наипрямейшее! Ты отвечай давай, потом поймёшь! – засмеялся Кнут.

– Ну… грубо говоря, понятие души это симулякр.

– То есть?

– Симулякр – упрощённая модель некоторого явления, физического смысла которого мы не понимаем.

– Ну, определение симулякра я знаю хорошо, – усмехнулся Кнут. – Ты обоснуй, почему душа – симулякр?

– Очень просто! Почему неорганические соединения превращаются в органические, а органические формируют ДНК и объединяются в живые организмы – это до конца непонятно, насколько я изучил вопрос…

– Изучил глубоко! – сыронизировал Кнут, протирая запотевшие тёмные очки.

– Так вот. Церковники придумали, а верующие поверили, да и неверующие не особо возражают пока, что живое образуется из неживого в момент, когда Бог вдыхает в неживое некую особую животворящую субстанцию – её и назвали душой. Хотя никто не понимает, как это работает и можно ли этим управлять. Но все стремятся её спасать от чего-то! Вот тебе и симулякр! – Виталий глянул на часы. – Ого, идём уже три часа. Скоро должны выйти на гребень.

– Точно! И про гребень, и про душу ты очень верно всё описал. Молодец, зачёт, два очка в копилку!

– Ну и какое отношение это всё имеет к смыслу жизни? Не темни давай, колись!

– Всё дело в том, как и для чего на Земле образовалась жизнь… – медленно и задумчиво произнёс Кнут.

– Не понял… Как – это вопрос логичный, я понимаю. Но для чего – это что значит?

Кнут не отвечал, что-то думал про себя, при этом напряжённо шевеля белёсыми бровями. Виталий, не дождавшись ответа, продолжил:

– То есть ты хочешь сказать… что жизнь… э-э… инициирована или… э-э… запущена на Земле кем-то… и для какой-то конкретной цели?

Кнут остановился.

– Привал! Давай глотнём бульончику и зажуём чего-нибудь, подсос начался. А то на гребне будет ветрено.

Минут пять они сосредоточенно жевали бутерброды, прихлёбывая из термоса и присев на сидушки – небольшие коврики из пенополиуретана, буквально в габаритах «пятой точки». Потом снова двинулись в путь, и вскоре перед глазами замаячила кромка склона – они выходили на гребень. Дальше тропа поворачивала влево, на юг, и шла по скалам и крупной осыпи, забирая всё выше и выше. Её профиль выглядел как трёхгорбый верблюд. Третий, самый большой горб и был высшей точкой Норвегии, вершиной Галлхёпигген.

– Что-то ты темнишь, Кнут! Намёками какими-то стал изъясняться… – возобновил беседу Виталий. – Говори прямо, что ты знаешь или какая у тебя гипотеза насчёт души?

– Понимаешь, есть две альтернативные теории относительно происхождения жизни. Одна – креационистская, она предполагает, что над жизнью есть центр управления, условно называемый Создателем, Богом. Другая – эволюционная, считает, что жизнь возникает спонтанно в силу естественных свойств материи, которые проявляются при определённом, благоприятном стечении внешних условий. Так вот, если права эволюционная теория – смысла у жизни нет. Тогда жизнь – это просто одна из форм существования материи во Вселенной, которая есть постольку, поскольку она есть. И никакая цель при этом не преследуется. Если же верна креационистская теория – тогда надо понять замысел Создателя, ведь жизнь затеяна Им ради какой-то цели!

– А если это случайная шутка Его специфического юмора? Шалость пера, каприз бесцельный? – усмехнулся Виталий.

– Э-э нет! Такие масштабные и энергозатратные проекты даже Он случайно не затеял бы…

– А у тебя что, есть предположения, ради чего это всё создавалось?..

– Предположения нет. Я просто знаю… – как-то очень обыденно проговорил Кнут и остановился на гребне. Виталий встал рядом с ним, переводя дыхание. Их глазам открылся вид на ледник, лежащий по другую сторону хребта. Под ногами простиралась пропасть – здесь гребень обрывался крутыми скальными стенами. Виталий глянул на Кнута – не шутит ли? Кнут прямо и открыто смотрел на него, протирая снятые очки. Голубые глаза его щурились – то ли от яркого горного света, то ли от с трудом сдерживаемого смеха.

– Шутишь? – с упрёком произнёс Виталий. Но ответить Кнут уже не успел.

Вдруг раздался мощный шум винтов, и из пропасти, из-за кромки гребня, как чёрт из табакерки выскочил небольшой жёлто-серый вертолёт без опознавательных знаков. Он живо перемахнул гребень и завис в двадцати шагах от горовосходителей. Виталий и Кнут присели на корточки, придерживая шапки, чтобы их не сорвало с голов потоком ветра от винтов. В стенке вертолёта отворилась дверца, и из неё на снег выпрыгнули четверо рослых мужчин в камуфляже и масках-балаклавах. В руках у десанта были короткие автоматы с толстыми стволами.

«Что за ерунда? – успел подумать Виталий. – Учения какие-то у норвежских спецслужб, что ли?..» Это было последнее, что он сделал. Потому что буквально через пару секунд десантники подскочили к ним, не говоря ни слова, втроём схватили Кнута и, ловко завернув ему руки за спину и согнув в три погибели, сноровисто поволокли к вертолёту. Четвёртый повернулся к Виталию и коротко ударил его стволом автомата в лоб, сбив с ног. Виталий ничего не успел предпринять. Даже захоти он это сделать, вряд ли бы ему что-то удалось. Десантник легко подхватил его под мышки, развернул к себе спиной и дал мощнейшего пинка под зад, добавив для верности тумака между лопатками. Как щепка, подхваченная вихрем, Виталий взвился в воздух, легко пересёк расстояние, отделявшее его от края хребта, и рухнул в пропасть…




Глава 4. Голоса







Его спасло то, что траектория падения угодила в вертикальную расщелину-камин между скалистыми уступами восточной стены хребта. Пролетев метров сорок, Виталий упал на крутой снежный галстук, обильно сдобренный вчерашним свежевыпавшим снегом, ощутил скользящий удар, который закрутил его, как куклу, и покатился по снегу на выполаживание ледника. Случайные неровности рельефа увели траекторию падения в сторону от зоны открытых ледниковых трещин, и, преодолев в полёте-скольжении около пятисот метров, Виталий выкатился наконец на снежное плато и остановился, застряв в неглубокой промоине ледникового ручья. Ощущение ледяной ванны мгновенно вывело его из шока, он с трудом, но всё же выбрался по идеально гладким стенкам ледового русла на ровное место и распластался в изнеможении. Постепенно до него стали доноситься звуки жизни: рядом мирно журчал ручей, каркнула горная галка, гулко ухнул лёд в толще ледника – где-то там, в глубине, образовалась новая трещина. Шума вертолёта, слава богу, слышно не было. Видимо, похитители Кнута ушли за гребень, в противоположное ущелье.

Отлежавшись немного и переведя дух, Виталий осознал две важные вещи: первое, что он жив и даже ничего себе не сломал, включая недавно сросшуюся ключицу, – при сложившихся обстоятельствах это уже само по себе было огромной удачей! И второе – он промок в ручье до нитки, и если срочно не обеспокоится согреванием организма, то вскоре и согревать будет нечего… Во время падения куда-то подевался рюкзачок с едой, сухими носками и картой района. Но Виталий и без карты помнил, что на этой стороне, в этой долине, ниже ледника, есть ещё один кемпинг и тропа к нему должна идти по боковой морене где-то совсем неподалёку. Для начала Виталий, выбивая зубами чечётку от пробравшего его холода, разделся догола и, насколько хватило сил, выжал бельё, штаны, куртку и носки. Затем вновь оделся, быстро сориентировался на местности и сначала лёгкой трусцой, а затем и средней рысцой побежал к морене. Тропа оказалась на положенном ей месте, и через двадцать минут бега Виталий согрелся, а ещё через полтора часа достиг цели – небольшого, аккуратно-приземистого, но такого желанного кемпинга «Ювясхютта».

Офицер полиции прибыл через полчаса и вошёл в кабинет директора кемпинга, где Виталия отпаивали чаем и кормили йогуртами – от более существенного питания он отказался: душа не принимала. Виталию выдали сухую одежду из резерва спасательной службы, а его вещи поместили в сушильный шкаф. Теперь он сидел на стуле в комплекте серого термобелья, мешковатом спортивном костюме и синих шерстяных носках. Офицер оказался двухметровым, атлетически сложённым блондином с квадратной челюстью и проницательным взглядом. Он предъявил удостоверение инспектора местной полиции на имя Лейфа Олссона. «Джеймс Бонд норвежского розлива!» – улыбнулся про себя согревшийся наконец Виталий. С теплом в организм вернулась и привычка иронизировать над обстоятельствами, какими бы сложными они ни были. Инспектор перво-наперво мягко справился о самочувствии Виталия: не нуждается ли он в медицинской помощи и в состоянии ли давать показания? Получив утвердительный ответ, приступил к допросу свидетеля и пострадавшего. Заполнение заявления о похищении человека и протокола допроса шло, по просьбе Виталия, на английском языке и заняло около часа. Инспектор Олссон скрупулёзно расспросил и зафиксировал, быстро шелестя пальцами по клавиатуре ноутбука, для каких целей Виталий прибыл в Норвегию, при каких обстоятельствах познакомился с Кнутом Ромсдалленом (его фамилию он быстро установил, связавшись по телефону с кемпингом «Спитерстулен»), над чем Кнут работал и о чём они беседовали, в чём смысл и цель их общего проекта «Оазис». Особенно подробно инспектор просил описать детали захвата, отличительные особенности вертолёта и приметы десантников. Как только получил требуемую информацию – тут же сделал пару звонков по мобильному телефону и что-то быстро и отрывисто сообщил в трубку по-норвежски.

Виталий, в общем, чувствовал себя вполне сносно – его лишь немного знобило, но это было, как он сам себя уверил, на нервной почве – так разгружался накопившийся адреналин. Единственное, что озадачило Виталия, какие-то тихие, но вполне отчётливые голоса, которые он слышал как бы внутри своей черепной коробки, когда тот, с кем он беседовал здесь, в этом кемпинге, смотрел ему в глаза. Причём директриса кемпинга, мисс Ранвейг, производила голоса на норвежском, а инспектор Лейф – на английском языке. «Да что же это?! Место, что ли, такое заколдованное? Я тут, кажется, чужие мысли слышу! – вдруг осознал Виталий. – Похоже, при падении головкой-то всё же приложился, ай-я-яй…»

Инспектор Олссон стал выводить заявление и протокол допроса свидетеля на печать, подключившись по блютусу к принтеру кемпинга, а Виталий услышал в голове голос Лейфа: «Мне кажется, этот русский говорит правду. Фамилию его в соседнем кемпинге подтвердили. Но странное какое-то похищение, непонятное… Кому понадобился молодой малоизвестный математик со своими фантастическими теориями?»

Подписав бумаги, Виталий получил высохшую одежду и был приглашён инспектором в полицейскую машину с мигалкой – синюю «Тойоту-Ленд-Крузер». Они спустились по серпантину в главную долину, объехали хребет и снова поднялись наверх – в соседнее ущелье, к кемпингу «Спитерстулен». Там инспектор Олссон побеседовал на стойке регистрации с менеджерами, затем Виталию открыли их с Кнутом номер, оттуда Виталий забрал свои вещи, а вещи Кнута инспектор описал и сложил в холщовый мешок. Затем Олссон и Виталий снова погрузились в машину и уехали вниз, в город Лом.

На входе в скромное двухэтажное здание полиции за стойкой размещался дежурный сотрудник – полноватая молодая дама в штатском, совсем не полицейского вида. Она приветливо всем улыбнулась и сказала «Хей!». Лейф Олссон провёл Виталия на второй этаж, где в небольшой комнате для переговоров их ждали ещё двое – один, усатый пожилой дядька с короткой стрижкой, представился начальником местной полиции, другой, очкарик в штатском, назвался агентом национальной службы безопасности. Они для начала накормили Виталия куриным супом, напоили чаем из термоса (на этот раз Виталий не стал отказываться от угощения, так как основательно проголодался), затем ещё раз прошлись по вопросам, которые ранее задавал инспектор Олссон. Причём штатский очкарик дополнительно поинтересовался, не просил ли кто-нибудь Виталия в России специально познакомиться с Кнутом Ромсдалленом. Получив отрицательный ответ, он что-то черканул в блокноте, и Виталий услышал его внутренний голос, произнёсший как бы в продолжение допроса по-английски: «Ну-ну… Ври дальше. Так я тебе и поверил, что вы случайно познакомились и так же случайно при тебе Кнута умыкнули неизвестные. Скорее всего, это дело ваших же, русских рейнджеров, спецназа ГРУ, а ты вынюхал всё у Кнута и их навёл! Чёрт, эти русские в последнее время совсем с катушек съехали, творят что хотят по всему миру!»

Виталий сначала хотел как-то разубедить штатского гэбиста, доказать свою непричастность к похищению, но потом сообразил, что ему совсем не на руку выдавать этим ребятам свежеприобретённую способность слышать чужие мысли. И решил прикинуться простачком, тупо отвечая на вопросы, а там будь что будет. После двухчасового разговора начальник полиции наконец сообщил:

– Господин Самольётоф, я уполномочен заявить вам, что я задерживаю вас здесь на две недели под подписку о невыезде как свидетеля по уголовному делу о похищении гражданина Норвегии Кнута Ромсдаллена. Расследование будет вести инспектор Лейф Олссон, с ним же в это время вам надлежит согласовывать режим своих передвижений по территории нашей страны. В этом городе вы можете жить либо в гостинице «Викинг», либо в кемпинге «Лом» – на ваш выбор. Оплату вашего проживания берёт на себя норвежское государство.

Виталий решил, что кемпингов с него пока достаточно, и выбрал гостиницу.

Последующую пару дней Лейф его не тревожил: видимо, занимался расследованием без привлечения свидетеля. Виталий вдоволь набродился по небольшому городку, изучил все закоулки и экспонаты в музее истории горовосходительства, обследовал все магазины и кафе (в каждом выпил по чашечке кофе, и таких чашечек за два дня набралось двенадцать штук). Каких-то планов выехать за пределы Лома у него пока не созрело, поэтому номер телефона, оставленный Лейфом, набирать не было нужды. Будучи крайне нетерпимым к пустопорожнему дуракавалянию, Виталий достал свои записи по обоснованию проекта «О», перечитал их и решил кое-что добавить – нарастить, как сейчас модно выражаться, контент. Достал ручку, подаренную Юлей, и написал каллиграфическим почерком:

«Роль информационного общества в обострении религиозных конфликтов:

Когда общество не умело производить и передавать сегодняшние гигантские объёмы информации столь быстро, информация людей друг о друге в эфире была ограничена мизерными дозами, как капля чернил в большом озере, и любые акции, даже оскорбительные с точки зрения этики других народов, обычно оставались в массе незамеченными и не приводили к рефлексивной агрессии. Когда же сегодня сжигание Корана полоумным священником-провокатором где-нибудь в Аризоне мгновенно тиражируется соцсетями на весь мир через Интернет и становится известно мусульманам, их радикальные организации объявляют джихад против страны-обидчика и показательно убивают её граждан там, где могут до них дотянуться (например, военнослужащих в иракском экспедиционном корпусе или журналистов в арабских странах). Информационное общество и глобализация ведут нас к простому правилу взаимной безопасности: если твои национальные обычаи вызывают агрессию у сильного и опасного соседа-соперника и если ты заботишься о собственной безопасности, меняй обычаи, отказывайся от их опасных форм. Либо отдались от опасного соседа физически, поставь адекватный заслон опасности. Сделай свой дом не стеклянным, а кирпичным или, на худой конец, закрой окна от ответных камней хотя бы ставнями. Если же твои национальные традиции или гордыня не позволяют тебе поступиться принципами – смирись, терпи урон как неизбежную плату за удовольствие вести себя по-старому, без оглядки на опасность. И не пыли провокационными сведениями! Иначе в ответ к тебе прилетит что-нибудь поувесистей, чем информация…»

Почему-то ему захотелось записать эти мысли именно Юлиной ручкой, как будто возлюбленная сама незримо прикасалась к ней кончиком пальца… Записав фрагмент концепции проекта на бумагу, Виталий достал ноутбук и стал набирать дальнейший текст в нём, по памяти восстанавливая их с Кнутом беседы по теме проекта «О».

На третью ночь в гостинице ему приснились Юля и Кнут. Причём сразу оба. Они шли улицей по первому снегу (а с вечера в городе выпал снег, и Виталий долго гулял под снегопадом, вспоминая зимний Кунгур его детства), но оба были одеты легко, по-летнему. Юля была в том же наряде, что и в последний свой день в Париже: бирюзовые шорты, синие босоножки, оранжевая майка, белая шляпка. В руке у неё были три алые розы. На цветы и на обнажённые плечи Юли с неба медленно падали крупные снежинки и исчезали, коснувшись поверхности, как будто ложились на воду. Кнут шёл по другой стороне улицы босиком, параллельно Юле, и на ходу читал книгу, не глядя по сторонам. Вся его рыжая шевелюра была укрыта снегом, как беретом, но он этого, казалось, не замечал, увлечённый чтением. За ним на тротуаре оставались парящие глубокие следы босых ног. Виталий заметил Юлю и Кнута, переходя улицу, и застыл на пешеходном переходе в удивлении. Он хотел крикнуть: «Ребята, вы не меня ли ищете? А я тут!» Но не смог издать ни звука. Оба видения всё так же медленно прошли мимо одеревеневшего Виталия во встречных направлениях и скрылись на следующем перекрёстке, причём Кнут свернул в боковую улицу направо, а Юля налево…





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64128861) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения